В поисках Божества

Те внешние условия роста христианства, на которых мы только что останавливались, способствовали его обособлению от иудейства. Римское государство сперва не отличало христиан от иудеев, и это смешение на первых порах христианской проповеди могло быть даже полезно для первых: Рим, верный своим принципам веротерпимости, оставлял без внимания незаметную иудейскую секту, и Тертуллиан мог впоследствии говорить, что христианство выросло под покровом дозволенной религии (sub umbraculo religionis Іісіѣае). Но такое положение дел продолжалось недолго. Христианам, обращенным в новую веру из язычества, пришлось ограждать себя от этого смешения с иудеями, часто весьма неприятного ввиду общей ненависти и презрения к последним. Среди иудеев были отдельные личности, пользовавшиеся значением и властью, и даже иногда влиянием при дворе цезарей, но то были редкие исключения; в общей массе иудеи навлекали на себя неприязненные чувства, и их колонии в больших городах подвергались нередко открытым проявлениям вражды. За одну только первую половину I века их дважды изгоняли из Рима (при Тиверии в 19 г. и при Клавдии ок. 50 г.). После иудейской войны 70 г. и разрушения Иерусалима римское правительство стало относиться к иудеям с большой подозрительностью, подвергало их всяким стеснениям и обложило особенной податью (fiscus judaicus); взимание этого налога сопровождалось процедурой настолько тягостной (вплоть до физического освидетельствования облагаемого), что последствием его были частые отпадения от иудейства. Эти обстоятельства в сильной мере способствовали выдвижению из иудейской среды христиан-неиудеев и понуждали их с особым усердием подчеркивать свою обособленность и отчужденность от иудейства. Со своей стороны и иудейство все больше чуждалось враждебного языческого мира, погубившего мечты о Сионском царстве, все теснее замыкалось в своем национальном эгоизме и в своей мрачной ненависти к эллино-римской культуре. Даже течения мистицизма, захватившие и иудейское мышление в период мирового мистического брожения, пошли по особому

пути и выразились в особых формулах, совершенно чуждых мистике эллинизированного мира. То было начало иудейской каббалистики, символических толкований видения пророка Иезекииля (Меркаба), учения о непознаваемом Принципе Божества, Эн-Соф> и о его таинственных эманациях — сефирот. К этому времени можно отнести первоначальную редакцию двух великих мистических книг иудейства: «Зогар» и «Сефер Иецира»[141]. Вся эта фантасмагория символических образов и головоломных цифровых вычислений была в прямой преемственной связи с мистическими мудрствованиями древнего Вавилона, но в переработке необузданного иудейского воображения и в окраске иудейского национализма, распаленного политическими событиями, эти струи «каббалистики» потекли по особому руслу, в полной отчужденности от мистических идей эллинизма и христианства, и лишь гораздо позже, после пробуждения последних в средневековую эпоху, встретились с ними и сильно повлияли на алхимические созерцания и на расцвет оккультных учений.

В начальном периоде христианской литературы лишь на одной из отраслей ее можно проследить непосредственное влияние иудейства, а именно на апокалиптической литературе, создавшейся по образцам книги Даниила, III книги Ездры и целого ряда других «апокалипсисов», не вошедших в канон Ветхого Завета, как, например, книга Еноха, Малое Бытие и мн. др. Некоторые апокалипсисы хотя и носили имена библейских лиц (как, например, Исайи, Илии, Моисея и др.), но ходили по рукам среди христиан наравне с чисто христианскими апокалипсисами Петра, Павла и др. и часто являются просто христианской переработкой легенд, создавшихся вокруг славных библейских имен; во всяком случае, эти книги или их обрывки дошли до нас лишь со значительными христианскими интерполяциями. Мистическая экзальтация апокалиптической литературы приходилась по душе первобытному христианству и содействовала широкому успеху книг, предназначенных лишь для тесного круга читателей-иудеев. Но следует оговорить, что и этот успех был основан на аллегорическом толковании иудейских текстов, на образной переработке иудейской мысли. Мрачные обличения и проклятия, изрекаемые иудейскими «ясновидящими» на мир эллиноримской культуры, переносились на весь низший материальный мир; пророчества о возрождении иудейского царства и о его ослепительной славе переносились на будущее царство благодати, на грядущее блаженство избранников Христовых. Апокалиптическая литература вошла в христианское сознание широкою струей, но лишь в союзе с той поэтической символикой, которой окутывался в христианском мышлении весь Ветхий Завет. Напомним еще раз, что первобытное христианство сохраняло только внешнюю оболочку библейской традиции, но заполняло ее собственным духовным содержанием, чуждым иудейского духа.

Христианская мистика была эллинскою, ее связь с иудейством ограничивалось внешними образами и наименованиями.