– Мы обрекаем их на смерть, Отон. Это же наши друзья.
– Это мои слуги, и они выбрали сторону. А варварские создания я прикончу собственными руками, клянусь. Нужно только, чтобы последний Человек дал мне приказ.
Она повернулась к Ахинусу:
– Вы не можете им помочь?
– Как я вам уже говорил, я дал обет никогда никого не ранить, даже по приказу человека.
– Тогда поторопимся и закончим с этим, – сказала она, резко поднимаясь.
Ветви деревьев трепетали, пока под прикрытием листвы собирался враг. Эврибиад чуял его. Каждая его шерстинка встала дыбом, будто от сильного мороза. Враг наблюдал за ними, только боги знали, какими странными глазами. Они передвигались по земле на большом расстоянии, с ошеломляющей скоростью, поскольку радар шаттла не зарегистрировал тут летательных аппаратов. Или же их машина была невидимой. Или же они поджидали тут с самого начала. Это ничего не проясняло в ситуации.
Эпибаты стояли кольцом вокруг шаттла, плотными рядами, привязав щиты к предплечью, сжимая в лапах короткие пики. Эврибиад подал стае знак. Он чувствовал их нервное напряжение, чувствовал, как натянулись мускулы под кожей комбинезонов. Лапы скребли по полу, пытаясь поустойчивее встать на бетоне, дыхание стало медленнее, глубже. Они ждали так, стоя плечом к плечу под солнцем. Эврибиаду редко доставалась позиция, которую так легко было бы защищать. Чтобы добраться до них, варварам понадобится карабкаться вверх, цепляться за край платформы и подтягиваться с трудом. Если, конечно, поправил он себя, они хоть немного похожи на тяжелых двуногих, не слишком приспособленных к скалолазанию. Кто его знает, может, эти варвары – змеи или прыгучие белки. А может, они прилетят на крыльях, как летучие мыши. Эврибиад ничего о них не знал. Того, что он успел заметить, не хватало, чтобы строить предположения. Его люди это знали. Они были опытными, быстрыми и выносливыми. Он выдрессировал их, как боевых собак. Они будут рвать космических демонов до тех пор, пока белый бетон под ногами не станет скользким от крови. Если, конечно, в жилах у варваров течет кровь.
Однако противник на сей раз заставлял себя ждать. Тянулись долгие минуты.
– Они хотят нас вымотать, – пробормотал Аристид у него за спиной.
– Они ждут, пока Плавтина и Отон выйдут оттуда с Человеком, чтобы сыграть с нами злую шутку, – Эврибиад почти рычал.
– Может, нам следует поспособствовать, чтоб они показались?
Эврибиад кивнул, не отрывая взгляда от густой листвы. Он сжал руку в кулак и поднял большой палец. Медленно и бесшумно двадцать пять его бойцов подняли копья в идеально горизонтальное положение над плечами, потом отвели руки назад. Заскрипела натянутая кожа, но больше не единого звука не раздалось в воздухе, затихло даже жужжание насекомых. Словно они тут совсем одни. Тихий, еле слышный хруст на три часа. Эврибиад вытянул руку в этом направлении и резко, словно отпущенная тетива, двадцать пять эпибатов шагнули вперед, и с руки у каждого из них сорвалась смерть. Копья взлетели одновременно, как россыпь идеальных парабол, от которых завибрировал воздух. На миг их острия блеснули на солнце, а потом они посыпались вниз смертельным дождем. Молчание. Эврибиад успел сосчитать до трех.
Оттуда, куда упали копья, раздался вой. Такого никогда бы не могло породить человеческое горло. Но сомнений не было: людопсы слышали стон того, кто поражен болью, и уже оплакивает жизнь, вытекающую из простреленного бока. Агония длилась долго – по крайней мере, Эврибиаду так казалось. И против воли он разделил смертельное страдание этого существа, которое умирало, проклиная богов, оставивших его вдали от дома и родных. И все это – ради пустого дела, которое не касалось ни той, ни другой стороны. Эпибаты вновь выстроились в ряд и взяли копья, готовясь ударить.
Но Эврибиад все еще слышал долгую и напрасную жалобу первого воина, упавшего на землю, которая для обоих противников была чужой. Варвары начали двигаться, лишь когда наступило молчание. Эврибиад почувствовал к ним уважение.
Они миновали последние лестничные пролеты и остановились в предкамере из голого бетона, единственный выход из которого вел к соседней стене и был закрыт круглой металлической крышкой. Несмотря на высокое стрельчатое окно, тут почти ничего не было видно – снаружи почти не проникал свет.
Плавтина старалась как можно меньше выглядывать наружу – туда, где теперь вырисовывались трубчатые, спиральные, перекрученные формы – корни огромных деревьев, касающиеся голой, стерильной земли. Они достигли основания башни, у самой земли; царство живых осталось наверху.