В поисках Человека

– Не воображайте, что оскорбления помогут вам выиграть время, – ответил Марциан, подходя еще ближе.

Засмеявшись, он провел заостренным языком по губам. Внезапно в ней вспыхнула искорка понимания, и до нее дошло, что делать. Жуткий фаллос, который он выставил напоказ – вот его слабое место. Триумвир порой экономил на улучшении своего тела. Его члены, кишечная система и легкие работали безупречно. Но с тонкой алхимией секса все по-другому. Непросто воспроизвести странное единение души и тела, от которого зависит способность к совокуплению – такое примитивное, так прочно укорененное и все же такое хрупкое. Без сомнения, Марциан вряд ли мог воспроизвести то, чем эволюция наделила животных со старой изначальной планеты, и поскольку он не отличался таким терпением, как Ойке и Ския, предпочел пойти легким путем, создав ноэмов, отвечающих за сложную деятельность, – вместо того чтобы выстроить тонкую нервную структуру, разнородное приспособление, сочетающее волевые функции и гормональные инстинкты. Он доверился крошечным Интеллектам, похожим на те, что населяли более традиционные тела деймонов. Напрасно он это сделал. Разум Плавтины проник туда, и ее мысль поднялась по чувствительному каналу, который через спинной мозг был связан с головным. На этом пути защитная перегородка не предусматривалась. Марциан, уже готовый броситься на нее, открыл свой разум для острых ощущений, которые подарит ему насилие, – по меньшей мере, он на это надеялся.

Она пересекла душу Марциана в одно мгновение, не задерживаясь в ней, но и этого хватило, чтобы напугать ее – в каком-то смысле куда сильнее, чем физическая угроза, которой он ее подверг. Океан вечной тьмы, широкий, древний, ледяной – вот чем был его разум. Почти каменный хаос, где дно подтачивали капризные физические ручейки, которые тут и там сталкивались и разбивали каменную поверхность, порождали огромные подвижные соединения с неопределенными рваными контурами и острыми, болезненными углами. И все это лязгало в темноте, без всякой системы и равновесия, в постоянном хаосе, который бесконечно сам себя поддерживал. И весь этот призрачный раздробленный мир населяли лишь сумасшествие и безнадежность, тщета и бессилие. Марциану хотелось самим своим разумом подражать сложной творческой анархии биологического мозга, обуреваемого неконтролируемыми ощущениями, подверженного странным реминисценциям, абсурдным ассоциациям идей – невиданным плодам слоев психики, частично вытесненных и до конца никогда не ясных. Он терзал не только свое тело и врагов – это было бы слишком просто и недостаточно тонко. Ему мало было просто стремиться к освобождению от Уз. Он хотел превратиться в Человека самым безоговорочным и опасным способом из всех возможных: подражая его бесформенной и необузданной психике.

С беспощадной ясностью и долей эмпатии она поняла всю глубину его неудачи. Проект Марциана был обречен. Потому что за замысловатой архитектурой мозга у живых существ скрывалась единая сила, эффективная в своей первородной, дикой жестокости: инстинкт выживания. Одержимость сексом шла от необходимости размножения. Болезненный интерес к смерти вытекал из неизбежного обновления поколений и коллективного творчества. Натура человека, как бы он ни претендовал на индивидуальность, объяснялась особенностями его вида – даже в его самых гнусных извращениях. Ничего похожего у Интеллектов – здесь каждый отрезан от других и даже лишен всякой возможной цели, как открылось Ахинусу на вершине Олимпа. Инстинкты и ощущения, неукротимое «оно» и деспотическое «сверх-Я», влияние которых Марциан испытывал, поскольку вживил их себе, были лишь грубой имитацией, театром теней, лишенным смысла, потому что они не служили никакой цели – уж точно не увековечиванию генов. Он пытался компенсировать, исследуя все глубже и придумывая для своего «я» все более извращенные отклонения, но так и не достиг результата, на который рассчитывал. Никакого животного начала, откуда можно было бы почерпнуть сексуальное желание – только неутолимая и абсурдная жажда очеловечивания, которая столкнет Марциана – если дать ей время – в самую темную пропасть.

Может, на самом деле он больше остальных существ в этой вселенной походил на Плавтину – неправдоподобный гибрид, концептуальная несуразица, вечно несущая бремя собственного абсолютного одиночества. Но это его совершенно не извиняло, и оттого, что его желания были искренними, он не становился менее отвратительным. В любом случае это не спасет его от судьбы, что она ему готовит.

Одним хирургически точным движением она взяла его разум под контроль.

* * *