Дело шло к финишу. Лишь один ящик ждал, когда мы уложим в него выкопанные и изученные мною черепки; через два дня пароходная компания должна была забрать весь наш груз. Три четверти столовой завалили одеяла, кровати, матрацы и циновки. В самые последние дни мы с Юнисом спали под открытым небом, поскольку с крыш сняли всю кровлю. Повар нашел другое место и простился с нами, так что мы довольствовались бесхитростными трапезами, приготовленными нашим четырнадцатилетним поваренком Салехом.
В горизонте 5 мы обнаружили стену, строго параллельную улице горизонта 4; очевидно, план города в обоих горизонтах был одинаков. В тридцати сантиметрах ниже этой стены мы уперлись в скальное основание. В предматериковом слое керамики почти не оказалось— к счастью, потому что в последнем из сколоченных Юнисом упаковочных ящиков оставалось место лишь для одной коробки черепков. Когда на склоне телля показался грузовик пароходной компании, Юнис заколотил этот ящик, и я вызвал мою семерку рабочих из раскопа, где они зачищали щетками скалу у подножия почти семиметровой земляной стены. Они медленно поднялись по ступенькам, вырубленным нами в тысячелетних напластованиях, и мы пошли грузить машину.
ЦВЕТОК БЕССМЕРТИЯ
Месяцы, когда вы дома, в своем музее, ждете прибытия ящиков с грузом из Персидского залива, — пора не только напряженного труда, но и самоанализа. Вы подводите финансовые итоги, пишете благодарственные письма, предаетесь бесконечному процессу нумерации и каталогизации прошлогодних и позапрошлогодних черепков и прочих образцов, а в промежутках размышляете— что надо было сделать в прошедшем году, что сделано в этом и что непременно следует сделать в следующем. На какие вопросы вы искали ответа? В какой мере удалось на них ответить? И какие новые вопросы возникли?
Полевой сезон 1956 г. заметно продвинул нас вперед. Поглощенный стратиграфией и анализом черепков, я как-то не заметил, что в один прекрасный день мы вдруг получили ответ на самый главный вопрос, тот самый, что привел нас на Бахрейн, — вопрос о возрасте курганов.
Пост викария англиканской церкви на Бахрейне занимал Алан Моррис. Причем его приход охватывал кроме Бахрейна Саудовскую Аравию, Катар и Оман; по древним источникам, в доисламские времена эта область была епархией шести епископов. Широкоплечий мужчина с холеной бородкой, он всегда носил коричневую монашескую рясу, перепоясанную толстой веревкой. Это вовсе не было рисовкой. Алан считал, что в мусульманской среде, где религия представляет собой живую силу и имамов узнают по облачению, не пристало христианскому священнику маскировать свой сан. Моррис отличался подвижностью; он входил в число немногих европейцев на Бахрейне, кому позволялось регулярно посещать Саудовскую Аравию, и мы познакомились с ним годом раньше, когда он привез нам для исследования четыре наконечника копий из кремня, найденных одним геологом арабо-американской нефтяной компании в великой пустыне Руб-аль-Хали.
В этом году он явился в начале марта в наш лагерь с большой картонной коробкой и рассказал, что в сторону Бури прокладывают новую дорогу, которая пройдет через один из больших некрополей в районе Али. Проезжая там сегодня, он увидел, что один курган наполовину срезан бульдозером, так что обнажилась центральная камера. Алан остановился, вскрыл камеру, отодвинув два-три камня, обнаружил горшок и решил привезти его нам — вдруг это что-нибудь интересное. С этими словами он открыл коробку и поставил на стол типичный сосуд «барбарской» культуры — красный, яйцевидный, украшенный ребрами, с коротким горлом и треугольным венчиком. Помню, мы угостили викария пивом…
Итак, курганы, Барбарский храм и мой горизонт 4 в Кала’ат аль-Бахрейне датировались одним и тем же периодом. Не скажу, чтобы это явилось для нас неожиданностью. Хотя сосуды, найденные в двух погребальных холмах, вскрытых нами двумя годами раньше, на встречались затем в раскопанных слоях, родство было налицо; взять, скажем, круглые основания, которые для нас были приметой «барбарских» слоев. Год назад мы с Бобом на срезе телля у авалийской дороги нашли обломок явно «курганной» керамики вместе с ребристыми «барбарскими» черепками. (Замечу сразу, что эта идентификация вполне подтвердилась. Затем мы часто находили обломки — правда, только обломки — типичных «курганных» сосудов в «барбарских» и даже в «цепочечных» слоях, и у нас есть семь или восемь пузатых и ребристых «барбарских» сосудов с горлом, обнаруженных в раскопанных нами курганах. Часть сосудов — очевидно, раннего типа, с простым, слегка отогнутым венчиком. Мы привыкли видеть такой венчик в сочетании с «цепочкой», однако в могильниках нам пока не встретилась посуда с этим украшением.)