В поисках Лин. История о войне и о семье, утраченной и обретенной

В какой-то степени виной этому послевоенный хаос, однако были основания считать, что в первые месяцы по освобождении свою роль сыграл антисемитизм самих голландцев. Когда-то Голландия являла собой оплот терпимости. Йосеф Каплан, историк еврейской жизни в Нидерландах, не сумел отыскать ни единого значительного случая преследования евреев за весь период с 1581 до 1795 года. Однако в XIX веке в национальной культуре возник новый стереотипный образ грязного еврейского жулика с сильным акцентом – такими представляли иммигрантов из Восточной Европы. Подъем интернационального сионистского движения подпитывал мнение о том, что евреи не вполне голландцы. Когда в Германии к власти пришли нацисты, в Нидерланды бежали тридцать пять тысяч евреев; в ответ правительство ввело для них ограничения на въезд, а многих иммигрантов отправило в лагеря. Повсюду только и говорили, что о еврейских коммунистах, еврейских богачах и о том, как евреи способны нарушить благопристойную атмосферу хорошего ресторана или клуба.

Хотя на выборах в Нидерландах фашисты никогда не набирали больше четырех процентов голосов, во время войны нацистская пропаганда нашла благодатную почву, и в 1945 году это стало очевидно. Национализм многих изданий Сопротивления был крайне далек от терпимости. Например, газета «Пароль» (Het Parool) после освобождения советовала евреям не привлекать к себе внимания и критиковала голландских евреев, покинувших свои посты перед лицом нацистского вторжения. Другая газета, «Патриот» (De Patriot), требовала от евреев благодарности голландскому Сопротивлению, спасавшему их, «когда гибли другие, возможно, более достойные люди». В массовых изданиях появлялись шуточки на еврейскую тему. В письмах, опубликованных на страницах самых разных газет, читатели жаловались, что с окончанием войны евреи опять прибрали все к рукам. Одно правительственное учреждение даже решило не нанимать обратно еврейских сотрудников, объяснив, что предубеждение против них в этой сфере слишком сильно и подобное негативное отношение помешает им работать хорошо. Тем временем министр юстиции обратился к Еврейскому религиозному союзу (который исключили из Национального церковного совета на основании того, что евреев стало меньше) с просьбой: не могли бы участники организации приложить усилия, чтобы вернуть в общество более ста двадцати тысяч голландских коллаборационистов, которых как раз спешно выпускали из тюрем. В средствах массовой информации факт Холокоста признали вскользь, но позже стали замалчивать – мол, это слишком тяжелая для широкого обсуждения тема. Неудивительно, что в послевоенное десятилетие евреи уезжали из Нидерландов куда чаще, чем из Бельгии или Франции.

В апреле 1945-го, в Эде, Лин едва ли ощущает, что война закончилась. Она просто ждет, что решат взрослые. Но какое же неимоверное облегчение избавиться от дяди Эверта, когда семья через несколько дней возвращается в Беннеком. Теперь по старой дороге навстречу один за другим движутся грязные зеленые грузовики, а в них полно солдат, которые растопыривают пальцы буквой V – знак победы. Добравшись до дома 33, ван Лары обнаруживают, что он цел и невредим. Соседнее здание, где жили де Бонды, разграблено, половицы выломаны, а у ван Ларов даже банки с соленьями в погребе все так же выстроены на полках в ряд. Вскоре госпожа ван Лар уже распоряжается уборкой. Лин вновь приставлена возиться с одеждой и тряпкой для пыли, и, когда она принимается за полировку деревянного буфета в гостиной, жизнь возвращается в прежнее русло.

Никаких вопросов, никаких ответов – ни дома, ни в церкви, ни в школе. Ни слова о том, что сталось с ее родителями, – ни теперь, ни месяцы спустя. Но в сознании Лин так или иначе укореняется, что они исчезли навеки. Гаагский мир мамы и папы, дедушек и бабушек, дядюшек и тетушек, двоюродных братьев и сестер больше не существует, и его не вернуть даже в мыслях.

Лин снова живет в маленькой спальне со стеклянным окошком над дверью. По воскресеньям – проповеди и изучение Библии, и каждый вечер после ужина она снова читает про деяния апостолов и сражения ветхозаветных царей. Она возвращается в школу, и учительница говорит, что Лин отстала, и задает ей дополнительные задания по математике и истории, и девочка выполняет их вечером, сидя на кровати и завернувшись в одеяло. Она слышит в соседском саду голос Мартье. К де Бондам Лин теперь ходит чаще, ей дают побольше свободы, и она дружит с Корри. Проходит месяц, и вдоль улицы прокладывают доски для тачек: мужчины начинают восстанавливать разрушенные дома. Бетономешалка пока стоит без дела, наготове, и по ободку у нее налипла серая масса, застывшая и ломкая.

Жизнь в Беннекоме идет обычной колеей; уже началось лето, когда Лин слышит на улице треск мотоцикла. Она занимается у себя в комнате, ей до него и дела нет, но замечает, как раздается звонок и госпожа ван Лар идет открывать.

– Лин, это за тобой, – зовет госпожа ван Лар. Голос у нее ровный, и, когда Лин выходит, сама она уже скрылась в кухне и захлопнула за собой дверь.