В поисках «полезного прошлого». Биография как жанр в 1917–1937 годах

И Кюхельбекер, и Пушкин видели себя в будущем поэтами, однако Тынянов изображал их творческие пути противоположными: Кюхля – романтик, он предвидел, что его как поэта ожидают испытания и мученичество, а его поэтический путь будет усеян препятствиями, преодолеть которые он должен при помощи вдохновения. Пушкин, напротив, был прагматичен: «…когда он писал стихи, это, кажется, не было восторгом. Забвение, внезапный холод, рифмы, подтверждавшие верность всего, мгновенная радость знания, недовольство, все, что угодно, но не восторг» [Тынянов 19946: 418]. Тынянов трактовал Кюхельбекера как противоположность Пушкину, причем описывал обоих друзей, опираясь на бумаги Кюхельбекера. Пушкин и Кюхля в сознании автора были тесно связаны и в лицейские годы, и впоследствии, поскольку их поэтическая манера и образ жизни вступали друг с другом в сложный диалог. Сопоставление поэтов – Пушкина и архаистов – открывало для Тынянова возможность увидеть картину истории литературы 1810-х, 1820-хи 1830-х годов в целом, и он последовательно выступал за то, чтобы рассматривать круг архаистов наряду с Пушкиным. В своей концепции истории литературы он указывал на важность включения в нее второстепенных фигур, а не только «генералов», для того чтобы получилась ясная и правдивая картина прошедшего.

Автобиография Пушкина и биография, созданная Тыняновым

В «Пушкине» тыняновский «научный роман» принял форму, отличавшуюся от той, что была опробована в «Смерти Вазир-Мухтара»: в дополнение к ссылкам на работы других Тынянов прибегал здесь к ссылкам на собственные труды. Статьи о Кюхельбекере и о Пушкине, как и роман «Пушкин», обращенные то к одному, то к другому из этих поэтов, превращают пушкинский проект в прекрасный, еще более выразительный, чем «Кюхля», пример «межжанрового диалога» (термин Э. Вахтеля). Один из наиболее интересных аспектов этого диалога – временной аспект; в определенном смысле Тынянов создал в 1920-30-е годы целую галерею образов Пушкина и Кюхельбекера, дорабатывая портреты поэтов так, чтобы они отражали новейшие документальные источники, заменившие прежние.

Правила игры в «научный роман» требуют от писателя следования источникам. В «Смерти Вазир-Мухтара» Тынянов двигался по составленной Шляпкиным биографической канве, в «Пушкине» же чувствуется более личное отношение к теме. Писатель использовал набросанную самим Пушкиным в 1830 году «программу автобиографии» в качестве основы для собственной биографической книги. В пушкинском фрагменте список событий, которые он собирался включить в автобиографию, доходит только до 1815 года и знаменитого экзамена в присутствии Державина [Пушкин 1949:158]. И хотя для «научного романа» такая документальная основа, как эта программа автобиографии, представляет собой большое подспорье, я думаю, что в определенном смысле пушкинский набросок «вмешивался» в работу автора, задавая как темп, так и содержание тыняновского романа.

В конечном счете, возможно, сам Пушкин помешал Тынянову закончить роман. Не меньше половины пушкинской «программы» состоит из загадочных заметок поэта о своем детстве и семье; особенно отрывочными выглядят заметки 1811–1815 годов. Тынянов, как уже говорилось ранее, полагал, что часть романа, посвященная детству, окажется самой трудной из-за недостатка документальных свидетельств. «Где кончается документ, там я начинаю», – писал он. Большую часть сюжета о ранних годах Пушкина Тынянову приходилось домысливать, это тормозило его работу и стесняло его творческие методы.

Один из самых прозрачных в плане документального обоснования фрагментов пушкинской биографии – это экзамен 1815 года, когда великий Державин «передал лиру» юному Пушкину. Тынянов не просто обратился к пушкинским воспоминаниям об этом событии, но и воспользовался мемуарами других современников. Тынянов мог выбрать детали из пушкинских заметок и «сшить» из них сцену – так же, как должен был поступить Ходасевич в своей литературной биографии Державина. В «Кюхле» Тынянов посвятил этому эпизоду почти пять страниц; в «Пушкине» ему хватило двух. И в каждом случае он добавлял к известной истории нечто новое. В «Кюхле» речь шла о стихотворении, которое Кюхельбекер написал в честь Державина и хотел прочесть во время экзамена. Кюхля и Державин в этом романе даже обменялись несколькими репликами: именно здесь Вильгельм выступил со страстной защитой поэтического восторга (который в «Пушкине» упоминался в связи со «словарем») и заслужил похвалу Державина: «Громко. Есть движение, – сказал Державин. – Огня бы больше. Державина, видно, читали», – одобряет старый поэт юного. Но в первом описании вторжения Державина в лицейскую жизнь Тынянов заставил Кюхлю также передать Пушкину важное послание: «Тебе Державин лиру передает»[62]. В романе «Пушкин» повествователь сосредотачивается на Державине[63]. Два поэта оказываются практически одни в комнате, в то время как Пушкин декламирует стихи; здесь нет места для Кюхли.