В поисках «полезного прошлого». Биография как жанр в 1917–1937 годах

Таким образом, единого лицея не было; ложное единство лицейской истории первого выпуска создано традицией. Период Малиновского больше всего повлиял на Вальховского и отчасти Кюхельбекера и Пушкина, период «междуцарствия», может быть, больше всего отразился на Пушкине, Пущине, Кюхельбекере – каждом по-своему, а период Энгельгардта образовал «cavaliers galants» и «chevaliers servants» – Горчакова и Корфа [Тынянов 1969: 243].

В своей статье Тынянов стремится исправить то впечатление, которое читатель мог вынести из «Кюхли». В этом романе 1925 года, хотя он и начинается с того, что на семейном совете решено отправить Вильгельма в новое учебное заведение, первое упоминание о новом директоре Энгельгардте не сопровождалось обсуждением смерти Малиновского и периода «междуцарствия» [Тынянов 1994а: 34][58].

В первом романе Тынянов представил все три периода лицейской жизни как один, строго следуя традиционному прочтению истории Лицея. По временам он даже выказывал небрежность, заявляя, например, что переводные экзамены, проходившие после первых трех лет, «в Лицее были всегда большим событием» [Тынянов 1994а: 36]. Поскольку экзамен 1814 года был первым в лицейской истории, тут нельзя употребить обобщающее слово «всегда»[59]. Заметно, что при написании лицейских глав «Кюхли» Тынянов опирался на те же истории Лицея, которые он впоследствии критиковал за нивелирование и унификацию прошлого этого учебного заведения[60]. В 1934 году в статье «Пушкин и Кюхельбекер» Тынянов воспользовался новыми материалами, к которым еще не имел доступа в середине 1920-х годов и которые пролили свет на ранее не известные факты юности двух поэтов. Впоследствии в романе «Пушкин» Тынянов смог воплотить эти события лицейской жизни.

Одним из источников знаний о жизни и духе пушкинского Лицея обычно служили посвященные лицейским годовщинам стихи Пушкина. М. А. Цявловский указал Тынянову на вариант строфы из стихотворения «19 октября» (1825), который писатель использовал в лицейских главах:

И черный стол, и бунты вечеров,
И наш словарь, и плески мирной славы,
И критики лицейских мудрецов

[Тынянов 1969: 250].

Несколько деталей из пушкинского описания лицейской жизни были для Тынянова новы. Например, вплоть до публикации статьи 1934 года оставался загадкой упомянутый в отрывке словарь, он не появляется в написанном в 1925 году биографическом романе о Кюхельбекере [Тынянов 1969: 247–248][61]. Однако после обнаружения и прочтения этот словарь сыграл важную роль в характеристике и Кюхельбекера, и Пушкина в последнем романе Тынянова.

Всюду с собою Кюхля таскал толстую тетрадь: это был его знаменитый словарь. От А до Я Кюхля терпеливо переписывал все мысли, казавшиеся ему замечательными. Сначала, как всегда, Александр вместе с другими посмеивался, потом перестал, а там сам стал для Кюхли отмечать то и се, и наконец Кюхлин словарь стал его любимым чтением [Тынянов 19946: 413].

В руках Тынянова словарь стал инструментом внедрения в роман философских идей о гордости, страсти, свободе и так далее, «от А до Я»; он дал возможность прозвучать ранее неслышным голосам мыслителей, которых читали на досуге лицеисты.