В поисках «полезного прошлого». Биография как жанр в 1917–1937 годах

Тогда все поэты служили – звание писателя не существовало. Общественное значение литературы уже признавалось, но на занятие литературой смотрели, как на частное дело, а не общественное. Что касается Державина, то в его понятиях поэзия и служба были связаны особенным образом.

Он, конечно, не думал, что чин или орден могут прибавить достоинства его стихам: равным образом не смотрел он и на стихи как на способ для добывания орденов и чинов; это пошлое представление пора забыть. Дело обстояло иначе, гораздо серьезнее и достойнее. К началу восьмидесятых годов, когда Державин достиг довольно заметного положения в службе и стал выдвигаться в литературе, поэзия и служба сделались для него как бы двумя поприщами единого гражданского подвига [Ходасевич 1997а: 215].

Объяснение Ходасевичем мотивов Державина и его системы ценностей добавляло новые детали к образу старого поэта и противостояло сложившемуся стереотипу. До Ходасевича никто не подчеркивал практические причины, по которым Державин принимал покровительство, или моральные и гражданские аспекты его поэтической карьеры.

В то же время Ходасевич старался избегать идеализации при изображении Державина. Взявшись за первую в своем писательском опыте биографию, он хорошо осознавал внутренние проблемы и сложности жанра и ожидания читателей. В понимании Ходасевича задача биографа была сходна с задачей мемуариста:

Не должно ждать от меня изображения иконописного, хрестоматийного. Такие изображения вредны для истории. Я уверен, что они и безнравственны, потому что только правдивое и целостное изображение замечательного человека способно открыть то лучшее, что в нем было. Истина не может быть низкой, потому что нет ничего выше истины. Пушкинскому «возвышающему обману» хочется противопоставить нас возвышающую правду: надо учиться чтить и любить замечательного человека со всеми его слабостями и порой даже за самые эти слабости. Такой человек не нуждается в прикрасах. Он от нас требует гораздо более трудного: полноты понимания [Ходасевич 1991: 295–296][84].

Ходасевич сформулировал суть своих взглядов уже в 1916 году в статье «Державин (К столетию со дня смерти)», где он пытался выступать против навешанных на Державина ярлыков. Творчество Державина было не «ложноклассицизмом», а чем-то более живым и энергичным:

…в поэзии Державина бьется и пенится родник творчества, глубоко волнующего, напряженного и живого, т. е. как раз не ложного. Поэзия Державина спаяна с жизнью прочнейшими узами [Ходасевич 19966: 39].

В державинское время отношения правительства и поэта радикально отличались от современных. Для этих отношений был характерен не антагонизм, а взаимное уважение и даже зависимость.