В поисках «полезного прошлого». Биография как жанр в 1917–1937 годах

XVIII век, особенно его Петровское начало и Екатерининское завершение, был в России веком созидательным и победным. Державин был одним из сподвижников Екатерины не только в насаждении просвещения, но и в области устроения государственного. Во дни Екатерины эти две области были связаны между собою теснее, чем когда бы то ни было. Всякая культурная деятельность, в том числе поэтическая, являлась прямым участием в созидании государства [Ходасевич 19966: 39–40].

Для Ходасевича, чья собственная поэзия была личной, частной и рефлексивной, явление «конструктивной» поэзии было интригующим и заманчивым:

Державин-поэт был таким же непосредственным строителем России, как и Державин-администратор. Поэтому можно сказать, что его стихи суть вовсе не документ эпохи, не отражение ее, а некая реальная часть ее содержания; не время Державина отразилось в его стихах, а сами они, в числе иных факторов, создали это время. В те дни победные пушки согласно перекликались с победными стихами. Державин был мирным бойцом, Суворов – военным. Делали они одно, общее дело, иногда, впрочем, меняясь оружием. Вряд ли многим известно, что не только Державин Суворову, но и Суворов Державину посвящал стихи. Зато и Державин в свое время воевал с Пугачевым. И, пожалуй, разница между победами одного и творческими достижениями другого – меньше, чем кажется с первого взгляда [Ходасевич 19966: 40].

Поэт-солдат, поэт-сановник, поэт-созидатель. Для Ходасевича эта деятельная жизнь предлагала совершенно новый подход к роли поэта в обществе, и этот подход казался ему еще более привлекательным, когда он обращался к недостаткам современного ему общества.

У Державина связь между жизнью и литературой была непосредственной; это единство привлекало Ходасевича и побуждало запечатлеть его в книге. П. М. Бицилли ухватил эту идею Ходасевича в отзыве на «Державина» в 1931 году:

У Ходасевича Державин-поэт не отделяется от Державина-«человека», солдата, офицера, губернатора, министра, супруга «Плениры» и «Милены». Это свидетельствует о такте автора и об его историческом понимании. Форма, избранная Ходасевичем, вполне адекватна материалу, т. е. тому конкретному человеку, о котором он написал свою книгу. Думается, что было бы насилием над материалом писать так о любом великом художнике позднейшего времени. Но было бы фальшью, непониманием главного в изображаемом предмете писать о Державине отдельно как о тамбовском губернаторе и отдельно как о «певце Фелицы» [Бицилли 1988: 372].

Отношение жизни и искусства у Державина привлекало Ходасевича. Державин достиг единства, которому во времена всеобщего отчуждения можно было только позавидовать. Именно единство делало героя биографии «положительным», и именно отношения между жизнью и искусством казались полезной моделью для настоящего и будущего.

Союз жизни и искусства