В поисках потраченного времени, или Воспоминания об ИМЛИ

Город производил впечатление цветной декорации к американским фильмам 1930-х годов: старинные красивые особняки колониальной архитектуры, несколько современных гостиниц, длинная набережная вдоль моря, обладающего цветом какой-то особой синевы (все это чертовски хотелось сфотографировать, но мой очень хороший по тем временам "Киев” загадочным образом испортили в гостинице через день, и все попытки починить его в Гаване оказались безрезультатными). Изредка по улицам проезжали длинные ветхие американские автомобили в возрасте все тех же 1930-х — новых машин, за исключением нескольких советских "москвичей” и "жигулей”, практически не было. Какие-то обшарпанные автобусы неспешно передвигались по городу, прикидываясь общественным транспортом.

В номерах пустующего Дома ученых, где нас разместили, располагались огромные квадратные кровати под яркими шелковыми покрывалами, отражавшиеся в зеркальных потолках. На таких кроватях легко было представить себе пышногрудых мулаток, ублажающих богатых американцев. Кроме кроватей и белых с позолотой тумбочек, в номерах почти ничего не было. Только ученому сухарю пришло бы в голову искать здесь письменный стол. Походка женщин, на мой свежий взгляд, тоже апеллировала к не столь давнему историческому прошлому, но Земсков, впервые побывавший на Кубе еще в 1962 году и имевший возможность сравнивать, меня высмеял: "В те времена все, что располагалось у женщин ниже пояса, вращалось при движении по окружности в триста шестьдесят градусов, — с явным сожалением сказал он, — а ныне осталось только сто восемьдесят, они не ходят, а маршируют”. "Как вы добились этого?” — с удивлением спросил он Антонио. "Партия и товарищ Фидель много работали с ними”, — серьезно ответил шофер, немного подумав. "Когда я был здесь впервые, — не унимался латиноамериканист, — народ любовно называл Фиделя "Конь", а как сейчас? "Народ по-прежнему любит и ценит товарища Фиделя”, — дипломатично заметил Антонио.

Вторую интермедию составила Швеция. Поскольку своими лекциями и несколькими книжками я не один год был связан с обществом "Знание”, мне предложили туда поездку "по линии научного туризма” — он обходился дешевле, чем обычный. Я имел глупость согласиться. Почему глупость, стало понятно сразу после так называемого инструктажа. Хотя в группу входила публика, что называется, вполне интеллигентная — исключительно вузовская и профессорская, — смысл его был анекдотически прост: суровая подтянутая дама средних лет, которой очень подошла бы кобура под мышкой, продемонстрировала докторам, ректорам и доцентам прозрачную шариковую ручку с изображением женской фигурки. Потом она ручку перевернула, и, о ужас, мы увидели ту же фигурку, но совершенно голую. Ректора и профессора скромно потупились. "Прошу вас подобных предметов ни в коем случае в Стокгольме не приобретать!” — строго предупредила дама, и, по существу, на этом инструктаж закончился. Поскольку деньги были уже в кассу общества внесены, мне ничего не оставалось, как ехать.

В группе выделялся коренастый человек в фетровой шляпе и толстом драповом пальто, которого принять за профессора можно было только при очень богатом и, может быть, даже нездоровом воображении. Уже в Стокгольме, в холле гостиницы, где мы распределялась по двухместным номерам, он подошел ко мне с доброжелательной улыбкой крокодила и сказал, как о чем-то давно решенном: "Возьмем номер с вами, нас ведь только двое москвичей в этой группе — вы да я”. Оказалось, что это и есть наш руководитель от общества "Знание”. Как соседу и москвичу он разрешил мне звать его по имени — Гаврила. Это был единственный встретившийся мне в жизни Гаврила, но тут уже ничего нельзя было изменить…

Сама поездка осуществлялась по заданной и совершенно бессмысленной для всех культурно-просветительной программе, не имеющей, как выяснилось, никакого отношения ни к кому из нас, — мы посещали какие-то мелкие фирмы, производившие электронное оборудование, дома для престарелых и пр. Литературой и искусством тут и не пахло. Автобус возил нас по прелестному парковому старинному, раскинувшемуся вдоль воды Стокгольму, останавливаясь только в строго намеченных пунктах, и если бы я не объявил забастовку, обнаружив, что мы благополучно минуем Музей современной живописи, и не потребовал дать мне сойти ("Это не входит в нашу программу!” — кричал Гаврила), то никогда бы, наверное, не увидел огромных полотен сумасшедшего Сальвадора Дали, с Вильгельмом Теллем, убивающим своего сына, и пр. (много лет спустя я побывал в замечательном частном музее Дали на Монмартре, убедившись, что художник был еще и первоклассным книжным иллюстратором мировой классики, любителем гравюры, виртуозом маскарада и вообще мастером на все руки, но станковой его живописи там не было).