В поисках потраченного времени, или Воспоминания об ИМЛИ

Впрочем, привыкнув к директорской чехарде, я уже не реагировал на Бердникова, тем более что с его приходом в жизни советского отдела фактически ничего не изменилось. В этот период неожиданно состоялась еще одна поездка, достойная воспоминаний, на сей раз, как бы сейчас сказали, — в ближнее зарубежье, в Азербайджан. Однажды в отдел пришли то ли из дирекции, то ли из профкома и спросили для проформы, не рассчитывая на успех, не хочет ли кто-нибудь поехать в Баку на торжественное открытие памятника Джафару Джабарлы. Кто такой Джафар Джабарлы, я понятия не имел, но жизнь в отделе была столь тосклива, что мы с женой согласились не раздумывая (и, кстати, не пожалели, хотя бы уже потому, что Баку, с размахом выстроенный на море российскими богачами-нефтепромышленниками, оказался городом необычайно колоритным и красивым). К нам присоединился Алеша Чагин, молодой тогда сотрудник русского сектора (ныне он заместитель директора института). Джабарлы оказался основоположником азербайджанской советской драматургии. Родился он в 1899 году, умер в 1934 году, и я до сих пор не знаю, почему торжества в Баку под эгидой лично Г. А. Алиева, бывшего тогда первым секретарем ЦК КП Азербайджана и кандидатом в члены Политбюро ЦК КПСС, состоялись именно в 1982-м, то есть спустя 83 года со дня рождения и 48 лет со дня смерти Джабарлы (цифры явно не годились для юбилейных дат). Но праздновалось открытие памятника Джафару и его Дома-музея на самом высоком правительственном уровне, с большим размахом. На фотографии в республиканской партийной газете с выразительным названием "Вышка” за 24 марта 1982 года (она издавалась в Баку с 1928 года) среди массы голов на митинге у памятника я нахожу и свое воодушевленное лицо.

День празднования был расписан по минутам с утра до вечера. Мы все время рассаживались по автобусам, куда-то ехали — от привокзальной площади, где снимали белое покрывало с памятника, до Дома-музея, оттуда на кладбище, с кладбища в гостиницу, из гостиницы во Дворец спорта, — и всюду нас приветствовали праздничные толпы народа, а в особо торжественных моментах рядом с нами возникал Алиев, чье появление доводило общий энтузиазм до предела. Делегацию сопровождали вышколенные мужчины, вкрадчивые, ласковые, истинные персы, которые поражали тем, что, едва нас увидев, уже знали всех в лицо и называли по имени-отчеству, — служба безопасности у Алиева, бывшего председателя КГБ республики, работала как безотказный механизм, и приказания здесь исполнялись розовощекими бархатными персами, казалось, по одному только мановению начальственных ресниц.

С утра мы выслушали речь Алиева на открытии памятника, вечером предстояло его выступление во Дворце спорта. Нашу огромную, из разных городов и весей делегацию провели сквозь строй охраны прямо на сцену фундаментального Дворца спорта, за кулисы. Тут за столиком сидел с каким-то планом, списками и карандашами пожилой человек, к которому каждый должен был подойти и отметиться. Человек тоже знал всех по имени-отчеству и тихим голосом говорил: "Ваше место в президиуме в таком-то ряду”. Сцена во Дворце была невероятной глубины, и рядов в ней умещалось, на первый взгляд, не меньше, чем в зале. Получив свой ряд шириной в Каспийское море, я растерянно спросил: "А как же мне найти свое место?” "Двигайтесь по ряду и увидите, Вадим Евгеньевич”, — ответил человек за столиком, внимательно на меня взглянув. Я стал двигаться. На спинках предыдущего ряда располагались остроугольными горбиками поставленные карточки с крупно напечатанными фамилиями. Добравшись до своей, я плюхнулся на стул, не переставая поражаться человеческой предусмотрительности. Поскольку о нас и наших семейных связях персы, надо полагать, знали, то могли бы посадить нас с женой рядом, но она оказалась совсем в другом месте и гораздо ближе к расположившемуся в центре Алиеву. Видимо, на случай теракта ее посчитали существом куда менее опасным, чем я.