В поисках потраченного времени, или Воспоминания об ИМЛИ

Я завелся, тем более что посадить в лужу не очень образованного шведского парня не стоило большого труда. Днем я то и дело хватал за руку Леннарта, как умелый софист доказывая беспочвенность его претензий, вечером ругался с Гаврилой по поводу репрессивного режима, установленного им в группе. Результаты моего поведения были совершенно неожиданны. Я очень подружился в поездке с молодой преподавательницей из Еревана Се́дой, и однажды она сказала мне по секрету: "Ты знаешь, вчера вечером мы обсуждали сложившуюся ситуацию. Умные люди считают, что к группам, отправляющимся в капстраны, приставляют не одного, а двух сотрудников из органов: один работает в открытую, это Гаврила, но главную опасность представляет другой, тайный, с которым все, по незнанию, откровенны. И группа его вычислила”. "Вот здорово! — воскликнул я, тоже переходя на конспиративный шепот. — И кто же это?” "Ты, — ответила Седа, умирая со смеху, и я до сих пор не уверен, что она пошутила. — Иначе чем объяснить твое развязное поведение за границей?”

Буквально перед отлетом из Стокгольма заветные мечты Гаврилы осуществились. Ожидая автобуса в аэропорт и слоняясь по центру, мы набрели на какой-то магазинчик, где искомые материалы продавались. Увидев группу русских, заполнивших маленькое помещение и прильнувших к витрине, хозяин, вероятно серб, пренебрежительно замахал руками, призывая нас выйти: "Драго! Драго!” Все вышли из магазина и довольно долго ожидали на улице Гаврилу, который появился раскрасневшийся и очень довольный. По прилете в Москву он сильно нервничал в аэропорту на таможенном досмотре и расслабился только в "икарусе”. Сидя в окружении ректоров и профессоров, он по-доброму, по-отечески говорил, обращаясь ко всей группе, но демонстративно поглядывая в мою сторону: "Вот приедем, напишу характеристику на каждого, а от нее будет зависеть, пустят ли вас на Запад в следующий раз”. "Ну что вы, Гаврила Батькович (отчества его я не запомнил. — В. К.)! — ворковала женская часть группы, которую как раз ни в чем предосудительном заподозрить было нельзя. — Мы уж на вас надеемся!”

Нас привезли на Старую площадь, и, прощаясь, я выразительно похлопал рукой по его набитому бумагами и сильно располневшему чемодану: "Смотри, Гаврила!” Судя по тому, что я не раз после этого выезжал на Запад, мой друг повел себя вполне достойно — два тайных агента поняли друг друга с полуслова…

К тому времени, как я отправился в Швецию, в ИМЛИ уже два года правил после Барабаша очередной директор, присланный из ЦК, — Г. П. Бердников. По сравнению с ним Барабаш и внешне, и по манерам, да и вообще по-всякому выглядел английским лордом. Не узнавая сотрудников и не здороваясь, Бердников проходил в директорский кабинет, напоминая одновременно героев гоголевского "Ревизора”, пошехонцев Салтыкова-Щедрина и провинциальных чеховских чиновников. Ирония судьбы состояла в том, что он и был специалистом по Чехову, год за годом выпуская книжки о писателе, который был, наверное, еще более чужд ему, чем все упомянутые и неупомянутые русские классики, вместе взятые. В 1949 году Бердников заложил фундамент будущего преуспеяния в роли декана филологического факультета ЛГУ: он возглавлял там кампанию против "буржуазного космополитизма в литературоведении” и громил замечательных литературоведов — В. М. Жирмунского, Г. А. Гуковского, М. К. Азадовского.