В поисках потраченного времени, или Воспоминания об ИМЛИ

Реакция на мою общественную активность последовала незамедлительно. Бердников принял меня в институт в мае 1986 года, не проведя, как положено, по конкурсу, и вспомнил об этом почему-то только после партсобрания, к концу марта следующего года. Экстренно созванный по этому поводу ученый совет меня забаллотировал тщательно организованным тайным голосованием (больной старухе Е. Книпович, которая знавала даже А. Блока, но меня в жизни никогда не видела, запечатанную урну повезли на дачу в Переделкино — столь важен был, видимо, каждый голос)… Процедура эта в связи с многочисленными нарушениями была вскоре юридическим отделом Управления делами Академии наук отмененена, но это уже история для читателя малоинтересная. Через несколько месяцев после моего восстановления в ИМЛИ Бердникова с поста директора все-таки убрали на заслуженную пенсию.

Так начался последний период моего пребывания в институте, связанный с появлением там пятого директора — Феликса Феодосьевича Кузнецова.

Неоспоримыми признаками нового времени было, во-первых, то, что Кузнецова прислали не из аппарата ЦК КПСС (хотя, разумеется, прислали), и, во-вторых, то, что научному коллективу института дали возможность его выбирать (хотя, разумеется, на безальтернативной основе). Реальной альтернативой ему мог, правда, если бы захотел, выступить П. А. Николаев, но тот рассчитывал укорениться в ОЛЯ на постоянной основе и таким образом управлять институтом не изнутри, а сверху. Роль "просто” директора одного из четырех академических институтов его уже не устраивала. Планы Николаева не осуществились — академиком-секретарем стал востоковед Е. П. Челышев…

Не знаю, достоинство ли это для должности директора академического института, но для людей, истосковавшихся по человеческому, а не чиновному, казенному облику начальства, нечто симпатичное крылось именно в литературном наклоне биографии Кузнецова, в том, что пришел он из писательской среды, был профессиональным литературным критиком, работал с нами "по соседству”, не выходя за пределы улиц Воровского и Герцена (то бишь Большой Никитской и Поварской, где располагались Центральный дом литераторов и так называемый "дом Ростовых”). Всяческие научные регалии, нужные для нашего института, Кузнецов за время своей литературной карьеры, конечно, успел получить (и кандидатскую и докторскую степени), но в амплуа большого ученого никем не воспринимался, да институту и не нужен был после всего пережитого в многолетней директорской чехарде "большой ученый”: все мы, кажется, мечтали только о грамотном менеджере, хорошем организаторе науки, добропорядочном администраторе. Собственно, этим ожиданиям Кузнецов и соответствовал, тем паче что после первого же года директорствования его, по принятым правилам, уже избрали в членкоры и комплекс неполноценности ему не грозил. Он продиректорствовал в ИМЛИ положенный срок, сделал хороший ремонт, привел особняк в порядок, не заводил никаких интриг, никого не увольнял, материально сотрудникам помогал и по-человечески оставил по себе неплохую память.