В поисках равновесия. Великобритания и «балканский лабиринт», 1903–1914 гг.

Триумф балканских союзников и разгром турецкой армии означали крах регионального порядка, базировавшегося на постановлениях Берлинского трактата 1878 г., а также необходимость выработки новых принципов политической организации региона. Вопрос о перекройке карты Балканского полуострова являлся не просто событием регионального масштаба, но и разрастался до общесистемного уровня, затрагивая интересы великих держав. Он имел два аспекта[850]. Во-первых, остановка болгарской армии на подступах к Константинополю автоматически поднимала вопрос о его статусе и связанную с этим проблему будущего азиатских провинций Турции. Во-вторых, возможность выхода Сербии к Адриатике и намерение Австро-Венгрии остановить это движение силовыми методами, а также австро-сербский и австро-черногорский конфликты из-за разграничения Албании, по оценкам современников, грозили вылиться в общеевропейскую войну.

Успешные операции болгарской армии во Фракии и осада Адрианополя воспринимались очевидцами как марш-бросок на Константинополь, причем это были не отвлеченные спекуляции и прогнозы по поводу дальнейшего развития событий, а вполне реальная перспектива. Беспорядочное отступление турецких войск, как предполагалось, создаст панику в крупнейших городах Османской империи, что в итоге приведет к анархии. Британским посольством в Константинополе, генеральными консульствами в Салониках, Смирне и Бейруте, а также командующим средиземноморским флотом были разработаны подробные планы обеспечения безопасности соотечественников, а в случае чрезвычайной ситуации – варианты их эвакуации[851].

По воспоминаниям сотрудников британского посольства и резидентов в Константинополе, они со дня на день ожидали вступления болгарских войск в турецкую столицу[852], что тотчас, как доносил Лоутер, будировало проблему Проливов и возможную интервенцию со стороны России[853]. Часть британского истеблишмента признавала справедливость российских притязаний (по словам Никольсона, «Константинополем могли владеть только турки или русские»). Заместитель статс-секретаря по иностранным делам критиковал выдвигавшуюся британскими политиками идею нейтрализации Константинополя: он считал этот проект не просто сопряженным со многими сложностями, но нереализуемым на практике[854]. Примечательно, что принятая Комитетом имперской обороны в феврале 1903 г. точка зрения на проблему установления русского контроля над Константинополем и Проливами (их защита не составляла первостепенного интереса Англии) на момент ноября 1912 г. оставалась прежней[855]. Это обстоятельство во многом объясняет ту легкость, с которой англичане согласились на «изгнание» турок с Балкан.

Еще один немаловажный факт, который Форин Оффис не сбрасывал со счетов, оценивая возможность болгарской оккупации Константинополя, заключался в специфике внешней политики Софии и ее периодического тяготения в сторону Австро-Венгрии. Э. Гошен выражал озабоченность в связи с частыми посещениями царем Фердинандом I Вены. Болгария и Австро-Венгрия, по замечанию британского посла в Германии, находились в куда лучших отношениях, чем даже Сербия могла себе вообразить, а потому в Берлине и Вене «особенно не будут возражать, если болгары плотно засядут в Константинополе»[856]. Естественно, доминирование в «Царьграде» Болгарии, которая в любой момент могла пойти на сближение с Центральными державами, рассматривалось Лондоном в качестве серьезного риска.