В поисках равновесия. Великобритания и «балканский лабиринт», 1903–1914 гг.

В Англии полагали, что скорейшее заключение болгаро-турецкого мирного договора позволило бы устранить вероятность обострения азиатской проблемы, но для этого болгарам требовалось нанести сокрушительное поражение туркам, т. е. захватить Адрианополь[867]. Как позже вспоминал болгарский посланник в Лондоне М. Маджаров, британские политики убеждали болгар в необходимости «запугать» Европу и Порту возможностью их вступления в Константинополь, чтобы заставить турок скорее заключить мир[868]. Естественно, болгарское руководство воспринимало подобные заявления британских официальных лиц (не говоря уже о Балканском комитете) как санкцию на радикальные меры, которые могли не являться таковыми в действительности.

Однако, как показали события Первой балканской войны, мир оказался на грани общеевропейского конфликта не из-за древней столицы византийских императоров и сменивших их османских султанов, а из-за захолустных городков на сербо-албанской и черногорско-албанской границе. Лондон выделял два аспекта в противостоянии Австро-Венгрии и славянских королевств: региональный и международный.

Еще до развертывания активных боевых действий на полуострове Берхтольд в своей речи перед венгерскими делегатами заявил, что интересы Австро-Венгрии на Балканах носили жизненно важный характер, и она была «полна решимости защищать их при любых обстоятельствах»[869]. Своими словами австро-венгерский министр иностранных дел ясно дал понять как балканским государствам, так и великим державам, что Дунайская монархия не допустит политико-территориальных изменений в регионе (своей сфере влияния) без ее на то согласия. Неожиданные успехи сербской армии (взятие Ускюба, Призрена, Монастира), а также оккупация ею в конце ноября 1912 г. Дураццо и других городов албанского побережья спровоцировали военные приготовления со стороны Австро-Венгрии. Утверждение Сербии на Адриатике, как отмечал Картрайт, было несовместимо с интересами Двуединой монархии[870]. Таким образом, Вена оказалась на перепутье. Одним из возможных вариантов ее поведения являлась атака на Сербию, что неизбежно привело бы к вмешательству России и вероятному возникновению общеевропейской войны. Бездействие австро-венгерского правительства могло обернуться губительными последствиями для империи Габсбургов. С одной стороны, укрепление Сербии в Санджаке создавало барьер на пути Австро-Венгрии к Салоникам, с другой – приобретение этим славянским королевством порта на Адриатике делало его независимым от северной соседки в экономическом плане. Все это способствовало бы резкому падению авторитета и влияния Двуединой монархии в регионе. В результате, последовали бы откол южнославянских провинций от Австро-Венгрии и их вхождение вместе с Сербией и Черногорией в состав единого югославянского королевства[871]. Вена, угрожая пресечь военными методами территориальное расширение Сербии, как полагали Грей и Никольсон, действовала правильно с точки зрения своих интересов[872].

Неверно было бы утверждать, что все без исключения представители правящих кругов Дунайской монархии поддерживали конфронтационную модель разрешения противоречий с Сербией; находились и те, кто выступал за компромисс с Белградом. Так, видный политический и общественный деятель Австро-Венгрии И. Бэрнрайтер активно пропагандировал идею нормализации австро-сербских отношений, частью которой должно было стать согласие Вены на получение Сербией нейтрализованного порта на Адриатике и сооружение к нему железнодорожных путей. Причем, по мнению Бэрнрайтера, Австро-Венгрии следовало энергично содействовать осуществлению этих коммерческих проектов, т. е. «ненавязчиво» влиять на Сербию через финансовые каналы[873].