В поисках равновесия. Великобритания и «балканский лабиринт», 1903–1914 гг.

Перспектива болгарского присутствия в Константинополе со всей мощью поставила перед Россией «гамлетовский вопрос» ее внешней политики: захватывать Босфор или нет? С одной стороны, также как их иностранные коллеги, руководители морского и внешнеполитического ведомств разрабатывали план отправки в османскую столицу эскадры для защиты российских подданных. По просьбе морского министра, адмирала И.К. Григоровича император разрешил «командующему морскими силами Черного моря иметь непосредственное сношение с нашим послом в Турции для высылки неограниченного числа боевых судов или даже всей эскадры, когда в этом наступит надобность..»[857]. Иными словами, появился совершенно законный повод для дислокации российских военных кораблей в водах Босфора и Мраморного моря. С другой стороны, планировщикам на Неве предстояло определиться с методами осуществления амбициозного внешнеполитического замысла по захвату важнейшей для России коммуникационной артерии. В период Балканских войн и после их завершения предлагались различные проекты по обеспечению российских интересов в зоне Босфора: занятие Верхнего Босфора, проведение наземной операции по оккупации Константинополя и установление контроля над европейскими и малоазиатскими территориями, прилегающими к Проливам, возможность достижения компромисса с Турцией и великими державами по вопросу введения наиболее благоприятного для России режима Проливов. Однако в 1912–1913 гг., как и 18 лет назад, Петербургу пришлось повременить с захватом Босфора, т. к. для этого отсутствовали необходимые военно-морские силы, материальные ресурсы и логистическая инфраструктура. В этой связи Сазонов в своем докладе Николаю II от 13 ноября 1913 г. указывал на неотложную задачу укрепления черноморского флота и строительства стратегических железных дорог в кавказско-черноморском регионе[858].

В создавшейся ситуации российский МИД предпочитал сохранение власти слабой Турции над Константинополем, Проливами и примыкающими к ним территориями, в том числе над Адрианополем[859]. Это побуждало Петербург искать новые пути выстраивания отношений с Портой: на данном этапе желание помешать установлению «чужого» владычества над Босфором и Дарданеллами сближало интересы России и Турции. С.Д. Сазонов делал ставку на то, что опасность, исходившая от Болгарии, могла бы помочь преодолеть укоренившееся в османских правящих кругах недоверие к России и заставить их обратиться за помощью к Петербургу, располагавшему рычагами воздействия на эту славянскую страну[860]. В этом духе Сазонов заявил турецкому послу Турхан-паше о том, что проблему болгарского наступления на Константинополь следовало урегулировать в двустороннем порядке, т. е. силами России и Османской империи[861]. В какой-то степени этот шаг Сазонова мог быть расценен как попытка возродить Ункяр-Искелесийский договор 1833 г. Ее успех, несомненно, способствовал бы смещению баланса сил на глобальном уровне в пользу империи Романовых.

В Стамбуле, по-видимому, не существовало однозначной оценки возможных действий России в отношении Проливов. С одной стороны, она традиционно воспринималась османской элитой как заклятый враг исламской империи, под эгидой которого выковывался Балканский союз, враг, готовый в любой момент нанести удар[862]. С другой стороны, признавалось, что «Россия недовольна успехами болгар, которые слишком приблизились к Константинополю»[863].

В отличие от своих партнеров по Антанте, Франция полагала, что удерживать Болгарию от занятия Константинополя было недальновидно, поскольку это оттолкнуло бы ее в лагерь Тройственного союза. Кроме того, в Париже небезосновательно прогнозировали противодействие других великих держав оккупации Россией турецкой столицы[864].

Для Лондона первостепенную значимость представлял не только факт перехода Константинополя под иностранный контроль, но уход оттуда турок и его влияние на ситуацию в азиатских провинциях Османской империи. Прогнозировалось, что падение военного авторитета Турции спровоцирует брожение неспокойных элементов в Азии, главным образом арабов и курдов. Однако данное обстоятельство не вызывало чрезмерно серьезных опасений британского истеблишмента, поскольку, как констатировалось, среди народов, населявших азиатские владения султана, отсутствовали какая-либо организация и сплоченность[865]. В гораздо большей степени Лондон беспокоило неизбежное соперничество великих держав за «осколки» Османской империи в Азии. Так, Никольсон называл основной причиной возможной европейской войны не комплекс проблем, связанных с бывшими балканскими территориями Турции, а борьбу за азиатское «наследство» султана[866]. Эта точка зрения заместителя статс-секретаря по иностранным делам была очень симптоматичной, поскольку наглядно иллюстрировала расстановку приоритетов в британской политике. Лондон рассматривал ситуацию на Балканах через призму своих ближневосточных интересов.