В поисках равновесия. Великобритания и «балканский лабиринт», 1903–1914 гг.

Если Сербия фактически была «припаяна» к Антанте, то по-иному обстояли дела с Болгарией. Великие державы рассматривали это балканское государство как потенциального регионального лидера, подтверждением чего могут служить синхронизация болгарским и австро-венгерским правительствами нарушений статей Берлинского трактата, а также красноречивая фраза Э. Грея о том, что «Болгария стоит многих Сербий»[655]. По итогам кризиса британскими дипломатами был сделан важный вывод о специфике процесса принятия внешнеполитических решений болгарским руководством. Вопросы межгосударственных взаимоотношений всецело находились в ведении Фердинанда Кобургского, который привносил изрядный элемент оппортунизма во внешнюю политику Болгарии, что могло обернуться негативными последствиями для держав Антанты. Так, Дж. Бьюкенен отмечал склонность Фердинанда «проводить политику качелей, переходя на сторону то одной, то другой державы в зависимости от его сиюминутных интересов»[656]. И если с заключением англо-русского соглашения Фердинанд лишился возможности извлекать политические выгоды из разногласий между Лондоном и Петербургом, то стремительное ухудшение русско-австрийских отношений и все более жесткое размежевание великих держав на два враждебных блока предоставляли ему прекрасную возможность играть на противоречиях не только между Россией и Австро-Венгрией, но и между Антантой и Тройственным союзом. Таким образом, осознание болгарской элитой региональной значимости своей страны позволило ей проводить политику лавирования между великими державами для осуществления национальных интересов и воплощения собственных амбициозных замыслов.

Как показали события Боснийского кризиса, роль и функции балканских государств в британской политике не были статичными, а эволюционировали в зависимости от развития международной ситуации: изменения расстановки сил в Европе и на Ближнем Востоке.

§ 3. Влияние османского фактора на выработку балканской политики Лондона в 1909–1911 гг

Отрезок времени между окончанием Боснийского кризиса (1909 г.) и началом сербо-болгарских переговоров о создании союза (1911 г.), на первый взгляд, не был отмечен сколь-нибудь серьезными происшествиями на Балканах: в политической жизни региона наступило кратковременное затишье. На фоне англо-русских противоречий в Персии, русско-германских переговоров в Потсдаме (ноябрь 1910 г.), Агадирского кризиса (весна-осень 1911 г.) балканские события меркли. С приходом к власти в Турции пробританского правительства проблема политического устройства Македонии и Фракии теряла для Лондона интерес: распространение конституции 1876 г. на европейские территории казалось наиболее приемлемым вариантом решения Восточного вопроса на Балканах. Но именно в этот непродолжительный период в Османской империи произошла череда событий, которые подтолкнули Лондон к пересмотру своего прежнего отношения к младотурецкому режиму. Наша задача заключается в том, чтобы проследить, как ситуация в Османской империи и внешнеполитические установки младотурок повлияли на выработку политики Великобритании в Юго-Восточной Европе и в конечном счете обусловили ее молчаливое согласие на формирование Балканского союза.

Итоги Боснийского кризиса 1908–1909 гг. получили неоднозначную оценку в Константинополе. С одной стороны, османское правительство декларировало свою пробританскую ориентацию, с другой – державы Тройственного согласия, по мнению турецких наблюдателей, не обнаружили ни желания, ни намерения воевать за Османскую империю[657]. Дж. Фицморис выделил два обстоятельства, которые негативно сказались на англо-турецких отношениях. Во-первых, это был тон британской прессы, особенно «Таймс», которая «настоятельно побуждала турок проглотить русское урегулирование болгарской проблемы». Во-вторых, Фицморис указывал на германский ультиматум Петербургу, который поразил османов «как гром среди ясного неба, продемонстрировав им, что Германия была сильнее, чем Россия, Англия и Франция вместе взятые, или, по крайней мере, таковой казалась»[658].