В поисках равновесия. Великобритания и «балканский лабиринт», 1903–1914 гг.

Еще одним очагом напряженности в регионе, приковавшим к себе внимание европейских кабинетов и правительств балканских государств, являлась Албания. В конфессиональном плане албанское население не было однородным: его представители исповедовали ислам, католицизм и православную веру. Однако большинство составляли мусульмане, которых турецкое руководство считало ключевым фактором удержания своей власти над балканскими провинциями[688].

Восстание албанских племен, которое, то затухая, то вспыхивая с новой силой, в общей сложности продолжалось 3 года (с 1910 по 1912), Уайтхолл рассматривал в контексте развития национальных движений на периферии Османской империи. Успешные операции албанцев против турецких отрядов, по мнению аналитиков Форин Оффис, должны были оказать колоссальное моральное воздействие на арабов, сражающихся с турецкими войсками в Йемене[689]. Среди главных причин недовольства албанских племен английские дипломаты отмечали стремление младотурок довольно грубыми методами проводить политику централизации. Члены комитета «Единение и прогресс» напрочь игнорировали тот специфический modus vivendi, который на протяжении столетий складывался между Портой и местными правителями[690].

По мере того как восстание набирало силу, требования албанцев эволюционировали в сторону более радикальных. Программы, сформулированные представителями различных албанских племен, объединял ряд принципиальных положений: признание албанской национальности со стороны турецких властей посредством учреждения албанских школ, где преподавание велось бы на албанском языке, уважение местных традиций, а также право нести военную службу на территории Албании[691].

Во всем этом калейдоскопе событий Лондон прежде всего интересовало то, как турецкая администрация собиралась выстраивать отношения со своими албанскими подданными, большая часть которых исповедовала ислам. Британские дипломаты с особым вниманием отмечали то обстоятельство, что правительство империи все-таки проявляло некоторую гибкость и было готово пойти на определенные уступки. В результате чего, по сообщению русского консула в Ускюбе, старания турок возымели эффект: арнауты-мусульмане держались «крайне спокойно»[692].

Помимо внутренних процессов, протекавших в балканских владениях султана, ситуация в регионе определялась воздействием внешних факторов, главным из которых являлась позиция Австро-Венгрии. Однако политика самой Дунайской монархии на Балканах, как будет показано дальше, по-прежнему отличалась двойственностью, которая не осталась незамеченной в Лондоне.

В мае 1910 г. Эренталь уверял великого визиря Хилми-пашу в том, что на Балканах могли присутствовать только две великие державы – Австро-Венгрия и Османская империя, а потому их общей целью являлось поддержание статус-кво в регионе[693]. При такой расстановке сил между Веной и Петербургом, по словам австро-венгерского министра иностранных дел, не предвиделось никаких тайных договоренностей: с утверждением нового режима в Константинополе и аннексией Боснии и Герцеговины необходимость в австро-русской Антанте отпадала[694]. Такая позиция австро-венгерского руководства была продиктована тем, что на тот момент дальнейшее продвижение империи Габсбургов вглубь Балканского полуострова являлось довольно сомнительным. Дунайская монархия не располагала достаточными ресурсами для поглощения и интеграции дополнительных территорий, заселенных славянским элементом. Сильная Турция, по крайней мере, в среднесрочной перспективе соответствовала интересам Вены, т. к. служила гарантией того, что независимые балканские государства не присоединят ее европейских провинций. Следуя этой логике, Эренталь информировал турецкого посла о том, что Австро-Венгрия никогда не допустит образования коалиции балканских государств, представляющей опасность для нее самой или Турции[695].

Что касается взглядов Балльплац на внутриполитическое положение Османской империи, то Эренталь, по его заявлению британскому и французскому послам, приветствовал бы утверждение у власти в Турции военных элементов, т. е. фактически установление военной диктатуры Махмуда Шевкет-паши[696]. Лондон такой сценарий развития событий явно не устраивал: консолидированная Османская империя с прогерманской партией во главе угрожала интересам Англии на Ближнем Востоке.