В поисках советского золота. Генеральное сражение на золотом фронте Сталина

Весной 1931 года, после нескольких месяцев напряженной работы, я решил провести короткий отпуск в Европе – «съездить ненадолго», как обычно описывают такую поездку иностранцы в России. Я обратился за разрешением к Серебровскому, и он спросил, не хотел бы я совместить приятное с полезным. Он сказал мне, что в Берлин направляется большая закупочная комиссия под руководством Юрия Пятакова, который, как вы помните, был тогда заместителем народного комиссара тяжелой промышленности. Приобретать планировали дорогостоящее оборудование для добычи полезных ископаемых. Серебровский предложил мне консультировать комиссию по таким закупкам.

Я согласился и прибыл в Берлин примерно в то же время, что и комиссия. Она состояла из пятидесяти человек, возглавляемых несколькими видными коммунистическими деятелями, главным из которых был Пятаков. Сопровождали их секретари, клерки и технические советники. Были также два американских инженера, которые приехали, чтобы дать технические консультации по другим видам оборудования.

Российские члены комиссии, казалось, не слишком обрадовались моему присутствию. Их отношение заставило меня вспомнить слухи о неприязни между Пятаковым и Серебровским, и я решил, что вызвал настороженное отношение, потому что меня считали человеком Серебровского. Но я сказал им, что Серебровский поручил мне подтвердить необходимость каждой покупки оборудования для добычи полезных ископаемых, и они согласились проконсультироваться со мной.

Среди прочего, комиссия представила заявки на несколько десятков шахтных подъемников мощностью от ста до тысячи лошадиных сил. Обычно эти подъемники состоят из механизмов, установленных на фундаменте из двутавровых балок.

Комиссия запросила расценки на основании числа пфеннигов за килограмм. Несколько концернов подали предложения, но была значительная разница в стоимости – около пяти или шести пфеннигов за килограмм – между большинством заявок и сделанными двумя концернами, предложившими наименьшую цену. Такая разница заставила меня внимательно изучить спецификации, и я обнаружил, что фирмы, которые предложили самые низкие расценки, заменили легкую сталь основания, указанную в первоначальных спецификациях, на чугун и, если бы их предложения были приняты, русские в общей сложности заплатили бы больше, потому что чугунный фундамент был бы намного тяжелее стального.

Это была нечистоплотная уловка, и я, естественно, был горд собой, сделав такое открытие, и поспешил сообщить о своих выводах членам российской комиссии. К моему удивлению, русские были совсем не довольны. На меня даже оказали значительное давление, чтобы я одобрил сделку, сказав, что я неправильно понял, чего от меня хотят.

Я был уверен в своей правоте и не смог понять их позицию. В конце концов я сказал им, что, если они купят эти подъемники, вся ответственность ляжет на них, а я позабочусь о том, чтобы мое противоположное мнение было особо оговорено. Только после моего решительного заявления они сдались.

Этот инцидент оставил у меня неприятный осадок. Либо эти русские были слишком заносчивы, чтобы признать, что проглядели очевидную подмену в спецификациях, либо на то была какая-то личная причина и, возможно, речь шла о взяточничестве, подумал я. Если бы я не обнаружил подмену стали на чугун в спецификациях, комиссия могла бы вернуться в Москву и отрапортовать, насколько успешно удалось сбить цены на шахтные подъемники, тогда как немалые деньги были бы заплачены за много никчемного чугуна и немецкие концерны могли бы выплатить значительные суммы в виде взяток.

Но я выполнил свой долг, и в конце концов комиссия закупила правильный тип подъемников, не причинив вреда государственным интересам. Я решил никому ничего не говорить об этом деле.

Я забыл об этом инциденте и не вспоминал о нем до тех пор, пока весной 1932 года не отправился домой из-за болезни. Вскоре после возвращения в Москву мне сообщили, что медные рудники в Калате находятся в очень плохом состоянии; добыча упала еще ниже, чем была до того, как я провел реорганизацию в предыдущем году. Эти известия ошеломили меня; я не мог понять, как дела могли настолько ухудшиться за столь короткое время, если до моего отъезда все, казалось, шло так хорошо.

Серебровский попросил меня вернуться в Калату. Там я застал удручающую сцену. У всех американцев закончились двухлетние контракты, которые никто не озаботился продлить, и они разъехались по домам. За несколько месяцев до моего приезда коммунист-управленец, который под моим руководством кое-чему научился в горном деле, был отстранен комиссией, присланной из Свердловска, штаб-квартиры коммунистов на Урале. Комиссия признала его несведущим и неэффективным руководителем, хотя ничто в его послужном списке на это не указывало, и назначила вместо него – удивительное дело! – председателя следственной комиссии.