В поисках советского золота. Генеральное сражение на золотом фронте Сталина

Комиссия в Калате, члены которой позже признались, что прибыли туда с вредительскими намерениями, была направлена непосредственно из штаба этого человека, и все же, когда доказательства были обнародованы на суде, против Кабакова не было выдвинуто никаких обвинений. Я сказал в то время некоторым своим русским знакомым, что истинные масштабы происходящего на Урале до сих пор не вскрыты и это исходит откуда-то сверху.

Все стало яснее после судебного процесса в январе 1937 года, когда Пятаков вместе с несколькими сообщниками на открытом судебном заседании признались, что занимались организованным саботажем на железных дорогах, шахтах и других промышленных предприятиях с начала 1931 года. Через несколько недель после того, как этот процесс закончился и Пятакова приговорили к расстрелу, первого секретаря Уральского обкома ВКП(б) Кабакова, чьим близким соратником был Пятаков, арестовали по обвинению в соучастии в этом заговоре.

Меня особенно заинтересовала та часть признания Пятакова, которая касалась его действий в Берлине в 1931 году, когда он возглавлял закупочную комиссию, в которую я был назначен консультантом по техническим вопросам. Мне стало ясно, почему русские из окружения Пятакова были недовольны, когда я обнаружил, что немецкие концерны заменили легкую сталь чугуном в спецификациях шахтных подъемников.

Пятаков показал, что антисталинские заговорщики, возглавляемые находящимся в изгнании Львом Троцким, бывшим народным комиссаром по военным делам, нуждались в средствах в иностранной валюте, чтобы создать фонд для своей работы за границей. Он сказал, что внутри России, где многие заговорщики занимали важные посты, получить средства было легко, но советские бумажные деньги не годились за границей. Сын Троцкого, Седов, по словам Пятакова, разработал схему получения иностранной валюты, не вызывающую подозрений.

На суде Пятаков показал, что по предварительной договоренности познакомился с Седовым в Берлине в 1931 году в ресторане рядом с зоопарком. Он добавил: «Седов сказал, что от меня требуется только одно, а именно чтобы я разместил как можно больше заказов у двух немецких фирм, и что он, Седов, позаботится о получении от них необходимых сумм, имея в виду, что я не буду особенно взыскателен к ценам».

При допросе прокурором Пятаков добавил, что от него не требовалось красть или переводить советские деньги, а только размещать как можно больше заказов в упомянутых фирмах. Он сказал, что не имел никаких личных контактов с представителями этих фирм, все организовывали другие, он должен был только заключать нужные контракты.

Пятаков свидетельствовал: «Сделать это было очень просто, особенно потому, что я имел очень много возможностей, и достаточно большое количество заказов поступило в эти фирмы». Он добавил, что в случае с одной фирмой действовать, не вызывая подозрений, было легко, потому что сама фирма имела прекрасную репутацию и речь шла просто о том, чтобы заплатить немного завышенные цены.

Затем на суде были даны следующие показания:

Пятаков. Но что касается другой фирмы, было необходимо убедить и оказать давление, чтобы сделать закупки именно у нее.

Обвинитель. Следовательно, вы также переплатили этой фирме за счет советского правительства?

Пятаков. Да».

Затем Пятаков сказал, что Седов не пояснил ему, каковы были условия и какова методика перевода денег, но заверил его, что, если Пятаков разместит заказы в этих фирмах, Седов получит средства для специального фонда.

Этот отрывок из признания Пятакова, на мой взгляд, является правдоподобным объяснением того, что происходило в Берлине в 1931 году, когда я заподозрил неладное, потому что русские, работавшие с Пятаковым, пытались убедить меня одобрить покупку шахтных подъемников не только слишком дорогих, но и бесполезных в шахтах, для которых они предназначались. Тогда мне было трудно поверить, что эти люди обычные взяточники, поскольку они, казалось, не были делягами, пекущимися о собственном благополучии. Но до революции они были опытными политическими заговорщиками и теперь шли на риск ради своего дела.

Конечно, у меня нет возможности узнать, действительно ли политический заговор, упомянутый в признаниях на этом процессе, был организован так, как об этом говорили заключенные. Я никогда не пытался следить за всеми тонкостями политических схваток в России и не понял бы, о чем говорят антиправительственные заговорщики, если бы они попытались втянуть меня в свои дела, чего, кстати сказать, никто из них никогда не делал.

Но я абсолютно уверен, что в Берлине в 1931 году, в период, упомянутый Пятаковым на суде, происходило нечто странное. Я уже говорил, что полученный в то время опыт озадачивал меня в течение многих лет, и я не мог найти никакого разумного объяснения, пока не прочитал показания Пятакова в московских газетах во время его судебного процесса.