В поисках советского золота. Генеральное сражение на золотом фронте Сталина

Во время моего предыдущего пребывания на шахтах мы увеличили производительность доменных печей до семидесяти восьми тонн на квадратный метр в день; теперь вернулись к прежней производительности в сорок-сорок пять тонн. Хуже всего было то, что тысячи тонн высококачественной руды были безвозвратно потеряны из-за внедрения в двух шахтах методов, от которых я намеренно предостерегал во время предыдущего визита.

Мы, американские инженеры, разработали для некоторых шахт в Калате более производительную систему обработки очистных забоев и сумели внедрить ее, несмотря на упорное противодействие российских инженеров. Однако мы знали, что этот метод нельзя безопасно применять в других шахтах, и я тщательно и подробно объяснил причины этого как бывшему управленцу-коммунисту, так и инженерам. Для полной уверенности, что правильно понят, я оставил письменные инструкции, предостерегая от широкого распространения этого метода.

Но теперь я узнал, что почти сразу после отъезда американских инженеров те же русские инженеры, которых я предупреждал об опасности, применили этот метод на оставшихся шахтах, в результате чего шахты обрушились и много руды было потеряно безвозвратно.

Сильно обескураженный, я принялся за работу, чтобы попытаться хотя бы частично восстановить утраченные позиции. Атмосфера в коллективе произвела на меня впечатление неприятной и нездоровой. Новый менеджер и его инженеры были мрачны и ясно давали понять, что не хотят иметь со мной дела. В это время на Урале остро не хватало продовольствия, и рабочие пребывали в таком отвратительном настроении, какого я прежде не видел. Условия жизни ухудшались вместе с падением производства.

Я делал все возможное, чтобы снова сдвинуть дело с мертвой точки; но рядом со мной не было семи американских инженеров и дружелюбного управленца-коммуниста, которые помогали бы мне, как раньше. А однажды я обнаружил, что новый управленец тайно отменял почти все мои приказы. Я понял, что больше нет смысла оставаться, и первым же поездом вернулся в Москву. Я был настолько удручен, что готов был подать в отставку и навсегда покинуть Россию.

Добравшись до Москвы, я в точности доложил Серебровскому о том, с чем столкнулся в Калате. Он отмахнулся от моих слов об отставке и сказал, что сейчас я нужен больше, чем когда-либо, и не должен думать об отъезде. Я возразил: мне бесполезно пытаться наладить работу в России, если я не могу добиться сотрудничества с людьми на шахтах.

– Вам не нужно беспокоиться об этих людях, – сказал он. – С ними разберутся.

Он сразу же инициировал расследование, и через короткое время директор шахты и несколько инженеров были привлечены к суду за саботаж. Управляющий получил десять лет, максимальный тюремный срок в России, а инженеры меньшие сроки. Доказательства указывали на то, что они намеренно устранили бывшего управляющего, чтобы разрушить шахты.

В то время я был уверен, что за всем этим кроется нечто большее, чем небольшая группа людей в Калате; но, естественно, не мог предостеречь Серебровского от противодействия видных членов его коммунистической партии. Я никогда не вмешивался в политику, но был уверен: что-то не так в высшем политическом руководстве Урала, и согласился остаться в России только после того, как Серебровский пообещал, что меня не отправят работать на медные рудники Урала.

У моего нежелания возвращаться на Урал была и еще одна веская причина. Однажды, во время моего первого приезда в Калату, я вышел прогуляться с другим американским инженером от одной шахты к другой. Мы несколько минут постояли на отвале руды возле одной из шахт. Наши силуэты отчетливо вырисовывались на фоне неба. Внезапно мимо меня засвистели пули, и я, не теряя времени, бросился в укрытие. Это был неспокойный период, и в советских чиновников нередко стреляли и даже убивали, но я не представлял, чтобы эти пули предназначались мне. Однако впоследствии, обдумывая эти события, начал сомневаться.

Я изучил всю информацию, которую смог разыскать, о судебном процессе над управляющим и инженерами в Калате. Мне представлялось очевидным, что подбор членов этой комиссии и их поведение в Калате напрямую связаны с партийной верхушкой в Свердловске, которая должна быть обвинена либо в преступной халатности, либо в фактическом участии в событиях, произошедших на этих шахтах.

Однако первый секретарь Уральского обкома ВКП(б) по фамилии Кабаков занимал этот пост с 1922 года, на протяжении всего периода наибольшей активности в развитии горнодобывающей промышленности Урала. По какой-то причине, которая мне никогда не была ясна, он пользовался полным доверием Кремля и считался настолько могущественным, что его неформально называли «большевистским королем Урала».

В биографии этого человека не было ничего, что могло бы оправдать ту репутацию, которую он имел. При его долгом правлении Урал, один из богатейших полезными ископаемыми регионов России, получавший почти неограниченные средства для развития, никогда не достигал должных масштабов производства.