В поисках советского золота. Генеральное сражение на золотом фронте Сталина

Я открыл для себя, что почти все русские удивительно осторожны в обсуждении лагерей и тюрем – властям удалось окружить эту тему атмосферой таинственности и страха. Всего несколько человек, казалось, были склонны поднимать вопрос тюрем, но никогда не знаешь, не окажутся ли такие собеседники сотрудниками или агентами органов государственной безопасности, так что я их не поощрял, поскольку в любом случае это не мое дело.

Я видел несколько тюрем на расстоянии, но внутри никогда не бывал, и, насколько мне известно, ни одного другого иностранца не допускали ни в тюрьму для политических преступников, ни в лагерь для заключенных того же класса. Конечно, я не имею в виду образцовые тюрьмы, которые постоянно принимают туристов. Обитатели таких мест – убийцы или воры, а не политические преступники.

Система административной ссылки – уникальная российская практика; сегодня она во многом сохранилась в тех же формах, что и до революции. Я сталкивался со ссыльными почти везде, где работал, – в Сибири, Казахстане и на Дальнем Востоке. Я слышал, что куда больше бывших аристократов и состоятельных людей можно встретить в городах Средней Азии, чем в Ленинграде, бывшей царской столице.

Административная ссылка – сравнительно мягкое наказание. Ссыльных трудно отличить от других жителей; они свободно передвигаются в определенных пределах и обычно имеют постоянную работу. Но у них ограничение в правах – «минус», если использовать русское описание. Скажем, например, какому-нибудь мелкому политическому преступнику дают ограничение «минус шесть». Это очень распространенное наказание; органы НКВД, похоже, назначают его любому, даже в малой степени подозреваемому в нелояльности к режиму. Мужчины или женщины с ограничением «минус шесть» не могут жить в шести главных городах европейской части России и даже посещать их в течение ряда лет.

Я встретил нескольких довольно выдающихся ссыльных, работающих в отдаленных шахтерских городках Азиатской России. Обычно они выполняли рутинную работу, такую, например, как бухгалтерия; им не поручали ответственную работу, и большинство из них не взялись бы за нее, даже если бы предложили, поскольку были бы привлечены к ответственности при малейшем подозрении. Советская милиция, как и полиция в других странах, всегда задерживает самых очевидных подозреваемых, а ссыльные и есть самые очевидные. Те, кого я знал, были очень тихими и безобидными; обычно у них был меланхоличный вид, поскольку они оторваны от родных и близких и той жизни, которую вели раньше.

Но в целом, как мне кажется, ужасы системы ограничения в правах преувеличивают. До революции, по общему мнению, это было ужасно. В те дни каторжников, включая ссыльных, держали в ножных кандалах, чего теперь не практикуют. Нынешние власти не используют кандалы или униформу для заключенных. Но даже до революции, согласно книгам на эту тему, которые я читал, большинству политических ссыльных была предоставлена значительная степень свободы, так же обстоит дело и сегодня. За хорошее поведение даже в царские времена им разрешалось устраиваться на работу, чтобы зарабатывать на свое содержание, и они селились в городах, поселках или деревнях Сибири и свободно посещали друг друга.

Некоторые из них даже были дружны с царскими чиновниками и наносили им визиты, согласно сведениям тех дней, которые кажутся вполне достоверными. Я никогда не видел признаков дружелюбия между советскими чиновниками и ссыльными.

Однако, когда читаешь книги, написанные ссыльными как до, так и после революции, становится очевидным, что ссылка – это тягостное испытание. Прежде всего, ни одному человеку не нравится, когда его с позором высылают, разлучают с семьей, друзьями и старыми товарищами, заставляют годами жить в отдаленной части страны, выполняя рутинную работу за сущие гроши. И это правдивое описание жизни среднестатистического ссыльного в сегодняшней России.

Мне кажется, есть и другая причина. Ссыльные по большей части – городские жители; раскулаченных мелких фермеров не ссылали, а отправляли на принудительные работы. Эти городские жители, не привыкшие к существованию в неразвитых, отдаленных районах, естественно, несчастны. Однако, когда я читал описание Львом Троцким периода его ссылки, я не испытывал к нему сочувствия, хотя было ясно, что он чувствовал себя несчастным, потому что скучал по ярким огням города и политическим маневрам. Что касается меня, то я предпочел бы жить в тех местах, где жил он, а не в современных городах, и по этой причине не мог испытывать к нему жалости.