– Ирма, ты могла бы меня полюбить? – Он услышал свой голос как будто бы со стороны, глухой, далекий и чужой. Она не отпрянула от него, не рассмеялась ему в лицо, не оскорбилась, смотрела отстраненно, широко открытыми глазами перед собой, словно ничего не видя. Крону показалось, что она не поняла его. – Пусть не сейчас… когда-нибудь. – Но Ирма выпрямилась и тихо покачала головой.
– Я не могу любить, ни теперь, ни когда-нибудь. – Она спокойно убрала его руку со своего плеча и снова медленно пошла вдоль берега, мягко увязая ступнями в мелкой мокрой гальке. Крон поднял плоский, отполированный, как бляха на солдатском ремне, рыжеватый камень и, размахнувшись, с отчаянием бросил его в море.
– Почему же, Ирма? – Она не ответила и продолжала идти все тем же неторопливым шагом. Крон чувствовал всю глупость и нелепость своего положения. Между ними воцарилось молчание, больше они не заговорили ни разу, словно оба почувствовали, что любые слова уже не имеют никакого смысла. Уйти теперь было бы еще глупее, и Крон продолжал следовать за ней, к тому же Ирма не пыталась от него избавиться.
Они вышли на бульвар. Здесь было по-утреннему свежо, пахло хвоей и мокрой травой. Развесистые деревья мягко шевелили ветками, потягиваясь и сбрасывая с себя остатки сна. Погруженные каждый в свои мысли, они не замечали ни трусцой пробегавших мимо бегунов, ни воркующих возле фонтана голубей, ни пробивающихся сквозь ажур листвы солнечных лучей. Все так же в молчании они пересекли парк, прошли по длинному зеленому коридору и, наконец, оказались на центральной улице, вымощенной крупной брусчаткой. Город просыпался медленно и как-то нехотя, улицы не спешили заполняться транспортом и людьми. Но даже те редкие прохожие, которые попадались им навстречу, похоже, никуда не торопились. Дворники лениво мели чистые тротуары, с натугой открывались двери магазинов и маленьких пекарен, на газонах в тени вяло потягивались бездомные псы. В этом городе не любили суеты. Минув несколько кварталов, Ирма остановилась на углу одной из улиц и повернулась к своему спутнику.
– Дальше не нужно идти, я пойду одна. – Ее голос прозвучал спокойно и твердо. Крон кивнул головой.
– Простите, если я вас обидел.
– Я не из обидчивых. Но пообещайте мне, что больше не будете искать со мной встречи. Так будет лучше для нас обоих.
– А если мы встретимся случайно?
– Вы сделаете вид, что не знаете меня.
– Почему так жестоко, Ирма? Вы мне вовсе не даете никакого шанса?
– Какой шанс? – Ее голос стал вдруг раздраженным. – Разве Никитин вам не говорил, что я из тех женщин, чью любовь покупают на одну ночь…?
– Ирма! – У Крона перехватило дыхание, словно его ударили в солнечное сплетение. Он испытал почти физическую боль, так что даже на лбу выступила крупная испарина. – Скажите, что это неправда!
– Это правда. – Он не хотел верить услышанному, но по холодной бледности ее лица Крон понял, что она говорит правду. Да и Никитин ему об этом, кажется, намекал. В нем вскипело чувство досады и разочарования, но вдруг он спохватился; ему ведь были хорошо известны такие женщины, продажные девицы или распутные скучающие дамы. Его всегда злила их бесстыдная наглость, раздражала раскованная уверенность, отвращало грубое кокетство. Но в Ирме ничего этого не было! Она не походила на тех созданий, которых он презирал. До сих пор ему казалось, что он разбирается в женщинах, но теперь чувствовал себя просто мальчишкой.
Когда он немного справился со своими эмоциями, Ирмы уже рядом не было. Внезапно его охватило какое-то необычное спокойствие, и даже равнодушие. Но это длилось всего несколько мгновений. В нем снова закипела страшная досада, какой-то внутренний протест. Необходимо было с кем-то поговорить, и единственный, к кому он мог пойти, был Никитин. Забыв о раннем времени, Крон отправился к нему.
– Что-то случилось? – Никитин открыл дверь и, сонно зевая, впустил раннего гостя. – Проходи на кухню.
– Расскажи мне все, что ты знаешь об Ирме! – Крон не умел заходить издалека и выпалил все как есть прямо с порога.
– Ты ненормальный! Врываешься ко мне в такую рань и требуешь что-то тебе рассказать. – Никитин уставился вопросительно на приятеля. – Что собственно произошло за то короткое время, пока мы с тобой не виделись?
– Почему ты мне не сказал, что она…?
– Вот оно что! Не такая, ты хочешь сказать? Да, не такая. И более того – она необыкновенная женщина. Был бы я свободным человеком, то непременно бы на ней женился.
– Никитин, давай без шуток!
– А я и не шучу. Что ты можешь знать об отчаянности женщины, которую лишили всего, даже права на само существование? Что в сравнении с этим твоя убогая мещанская мораль? Мертвая птица в лапах сильного хищника, имя которому – безнадежность. Все мы становимся ханжами, рассуждая о чужой нравственности, и либералами, когда речь заходит о нас самих.