В поисках своего ковчега

– Кем она была там, дома, до того, как приехала сюда? – Крон злился. Ему казалось, что если бы Никитин стал говорить об Ирме плохо, то это бы охладило его и, возможно, заставило бы о ней забыть. Но тот словно подливал масла в огонь, возбуждая в нем еще больший интерес.

– Кажется, преподавала в музыкальной школе. Но здесь всем нам приходится забывать, кем мы были у себя дома. Мы – живые обломки развалившейся родины. Бедные, слабые и безродные… Наши мечты обманчивы, надежды бескрылы. – Никитин достал из холодильника две бутылки пива, откупорил и протянул одну Крону. – Поменьше думай обо всем этом. Я уже тебе говорил, что такого рода размышления – вещь бесполезная. Пока человек просто покоряется судьбе, он не тяготится своим положением, но стоит ему начать размышлять о ней, он найдет ее несправедливой.

– Скажи, почему ты все время ее оправдываешь?

– Я никого не оправдываю и никого не осуждаю. Просто никогда не давай оценку тому, чего не можешь понять. И мой тебе совет: оставь Ирму в покое, если ничего не можешь для нее сделать. Надеюсь, ты меня услышал.

Ночью Крон долго лежал без сна, слушая непрерывное стрекотание цикад, доносившееся из зарослей кустарника под окном. Воздух был пропитан одуряющим запахом ночных маттиол, накатывающимся теплыми волнами с каждым новым дуновением легкого ветерка. Сквозь прозрачную колышущуюся занавеску проникал мягкий свет луны, падал на край кровати, пробирался светлой полоской к подушке. А где-то в темном небе дрожали тысячи звезд. Крон не видел их, но наверняка знал, что они там есть. Все это будоражило его воспаленное сознание. Такая ночь могла показаться упоительной для романтиков, поэтов и счастливых влюбленных, но для одиноких она была невыносимой, невыносимой своим очарованием, которое не с кем было разделить. Крон старался не думать об Ирме, однако, сколько не пытался сосредоточить свои мысли на чем-то другом, пустяшном и несущественном, они все время возвращались к тому, что его мучило. Сотни, десятки сотен, таких как Ирма, Никитин, да и он сам, примкнувших к бродячему племени изгоев, задают себе один и тот же вопрос, как жить дальше. Наверное, такой же вопрос задают и те, кто остался на родине, но также не любимы ею. Всякая любовь должна быть взаимной, и к родине тоже. Иначе, какой в ней смысл? Крон поймал себя на мысли, что вовсе не чувствует никакой тоски по родине. Ностальгия – несколько преувеличенное, пафосное и поверхностное чувство, на подобии тех, которые испытывают расставшиеся любовники: вроде бы еще и тянет друг к другу, но возвращаться не хочется. Можно взгрустнуть ностальгической грустью о дунайских бескрайних степях и цветущих каштанах Крещатика, сидя под густыми калифорнийскими пальмами или в уютной уличной кофейне на Елисейских Полях, но тосковать навзрыд о родине, когда только одна мысль о возвращении туда делает тебя несчастным, казалось Крону притворством. Раз уж ты покинул свой дом, значит, там тебе было настолько плохо, что чужбина показалась спасением. Теперь он, как ему казалось, понимал Ирму, понимал ее отчаянность и страх, страх перед возвращением туда, где она много страдала. Он должен был непременно увидеть ее снова.

Следующие несколько дней Крон провел в компании Никитина, тот, как и обещал, помог с работой. Место экспедитора по снабженческой части вполне устраивало Крона. Это давало ощущение свободы, к тому же была возможность осмотреться и привыкнуть к стране, где ему предстояло прожить, может быть, не один и не два года. Из отеля он переселился в дом ближе к центру и дальше от моря, сняв у хозяев большую светлую комнату на втором этаже со своей отдельной террасой и винтовой лестницей, спускающейся прямо в тенистый, утопающий в зелени двор. Все эти хлопоты на какое-то время отвлекли его от Ирмы, но желание снова увидеть ее стало только сильнее. Что именно он скажет ей при встрече, Крон не знал, но каждое утро ждал ее у моря, прогуливаясь вдоль пляжа, по вечерам заходил в бары и рестораны, однако Ирмы нигде не было. Он бродил по улицам, всматриваясь в женские лица, и не встречал никого, хотя бы немного похожего на нее.

И все-таки спустя неделю он увидел ее из окна кафе, выходившего своим стеклянным фасадом на одну из центральных улиц города. В последние дни большую часть свободного времени Крон проводил в подобных заведениях, развлекая себя тем, что изучал разномастную публику в зале или просто наблюдал за улицей, где все время было людно. Это бессмысленное занятие отвлекало его от самого себя, он сосредотачивался на разнообразности фигур и одежд, выражениях лиц и манерах. У большинства посетителей, многие из которых туристы, был зачастую самодовольный вид. Казалось, что они наслаждаются тем, что могут себе позволить тратить деньги, собственно для того они сюда и приехали. Какую-то часть составляли местные, отличающиеся от приезжих энергичной жестикуляцией и добродушным выражением лиц.