В поисках Зефиреи. Заметки о каббале и «тайных науках» в русской культуре первой трети XX века

так начинает Шторм свой манифест416. История литературы, культуры, цивилизации по Шторму – это динамический процесс проявления и затухания жизненной силы, воли к жизни. Он бросает хлесткие лозунги, повторяя манифесты Ф. Маринетти: «Вне борьбы нет красоты», «Мы хотим сорвать таинственные двери невозможного» и т. д. Вполне очевидно, что к тому же источнику восходит и стихотворение Шторма «Danse Macabre», проиллюстрированное Поплавским.

Гоночный автомобиль, который кажется бегущим по картечи, – он прекраснее Самофракийской Победы, —

цитирует Шторм Маринетти417.

Искусство завтрашнего дня махровыми цветами зацветет на багряных полях Войны. В поэзии произойдет возврат к стихиям, и словно привет косматых океанов – ударит шторм в гнилые города, —

пророчествует он, играя словами с собственной фамилией. Завершает же он свою статью-манифест – обращаясь с надеждой к мистике Востока и тем самым предвосхищая свою поэму, о которой мы будем говорить дальше:

А сейчас, освещенный гигантскими прожекторами пожаров, вырастая из-под пепла разрушенных городов, уже встал смертельно истерзанный Человек; по его окровавленному лицу катятся горячие слезы, он простирает руки к пламенеющему Востоку, и с его запекшихся губ срывается торжествующий крик:

– Здравствуй, Великий Полдень!418

В 1919–1921 годах Шторм учится на историко-филологическом факультете Донского университета и на рубеже 1920 и 1921 годов публикует свою первую книгу – поэму «Карма Иога»419. В том же 1921 году, посетив Крым и Мелитополь, он переезжает в Москву. Впоследствии Шторм становится известным прозаиком, автором историко-биографических романов и популярных книг для детей и юношества. Свою первую поэму (как мы увидим – совершенно эзотерического содержания), как и статью-манифест 1919 года, он никогда не переиздавал.

Тема оккультных занятий Шторма, «разделявшего интерес Поплавского к мистике и теософии»420, не только не разработана, но и вообще, насколько нам известно, никем не обсуждалась. Между тем из воспоминаний М. Н. Жемчужниковой известно, что он принимал участие в работе антропософского подполья уже в советское время, в 1920‐х годах:

Кружок же, где встреча в антропософии происходила, так сказать, «на равных», состоял, кроме меня, из четырех человек: Марк Владимирович Шмерлинг, Александр Владимирович Уйттенховен, Елена Германовна Ортман и Сергей Матвеевич Кезельман. <…> Кружок собрался и прозанимался всю зиму 1923–24 года. <…> Еще были у нас несколько человек из театральной студии, руководимой тогда Ю. А. Завадским, и кое-кто из литературно-поэтической молодежи, «завербованной» Александром (вероятно, через Сергея Спасского и Георгия Шторма, с которыми он был знаком). В общем – публика живая и любознательная, с ними было интересно заниматься, но требовало немалой собственной работы. Этому кружку я многим обязана421.

Помимо антропософских кругов, Шторм упоминается в следственных делах в числе активных членов тамплиерского (анархо-мистического) движения. По словам А. Л. Никитина,