В поисках Зефиреи. Заметки о каббале и «тайных науках» в русской культуре первой трети XX века

Название поэмы, «Карма Иога», отсылает к одному из четырех основных видов йоги, духовной практике «дисциплины действия», которая основана (согласно «Бхагават-гите») на исполнении дхармы, то есть комплекса обязанностей и предписаний, совершаемого без привязанности к результатам своего труда. Возможно, в данном случае источником познаний автора в этом предмете стала известная книга С. Вивекананды «Карма-Йога», впервые опубликованная в русском переводе в Санкт-Петербурге в 1914 году и пользовавшаяся большим авторитетом среди любителей эзотерики в России.

Поэма содержит посвящение «Д-ру Рудольфу Штейнеру» на отдельном листе и состоит из трех частей: «Первая. Пирамиды», «Вторая. Готика» и «Третья. Иоанново Здание». Содержание поэмы в высшей степени эзотерическое, отсылающее к разным религиозным традициям и оккультным учениям.

В первой части книги действие происходит в Древнем Египте: под палящим зноем множество людей возводят величественные пирамиды – «гранитный грех» – и гибнут от непосильного труда:

Камень взлезал на камень,
И в солнечном рыжем гуде
Камнями пали сами
У ног пирамиды люди.

Но один из строителей, «юноша», главный герой поэмы – не гибнет:

Был он слугою Тота,
Певцом и поэтом вырос,
Там, где священный лотос
Седой стережет папирус.

В озарении ему был явлен «истекавший кровью Зодчий Тихий», ему было дано увидеть гибель египетской цивилизации:

Юноша скорбным криком
По громадам ударил стертым,
В небе запел великом,
На бунт вызывая мертвых.

Образность этой части поэмы, на наш взгляд, во многом восходит к иконографии карт Таро (см. ил. 11–13).

Вторая часть поэмы, «Готика», переносит нас в европейское Средневековье: в ней рассказывается о некоем «схоластике», «пергаментном старце» (пергамент – явная отсылка к Египту), в котором нетрудно узнать, по всей видимости, переродившегося юношу – строителя пирамид:

На часах, в окружении свастик,
Прокукует кукушка годà,
И пергаментный желтый схоластик
Голубые сожжет города.

Оказывается, что «схоластик» на самом деле алхимик, готовящий магическую процедуру:

За молитвою в сводчатой келье
Он стоит у резного креста,
Но шипучее варится зелье,
И проклятые шепчут уста.

К нему приезжает гость, рыцарь, который также оказывается не просто странником, но магом-тамплиером…

Преисполненный благостной вести,
Едет всадник, закутавшись в плащ,
И покорно шагает схоластик
К тайноведенью снящихся чащ.

Они отправляются в место совершения ритуала, находящееся, вероятно, где-то под землей:

Фолиантом раскрытая площадь
Четко светится бисером строк,
Полный месяц – небесный извозчик —
Задремал над углями костров

432.

Ими совершается некий магический ритуал, подробно описанный в поэме:

Окружили их зыбкие тени,
Чья-то искрами вспыхнула злость,
И по гулким широким ступеням
Опустился с хозяином гость.

И как будто бы все это снится:

В низкой зале пылает очаг,
Светлый спутник – теперь уж не рыцарь,
А могучий и ласковый маг433.

Гость старца оказывается могущественным магом, а в описании проводимого им ритуала упоминаются персонажи, известные всякому знатоку эзотерики, – Майстер Экхарт, «Рейсбрук Чудесный», «Неттесгеймский Агриппа»… На время (или вне времени) старец снова становится юношей («И старик, уплывая в дремоте, / Снова – крепок и статен, и юн…»), видит Древний Египет и страдания людей («В неба гигантский рупор / Сет говорит народам; / Черные губы трупов / Сладкий познали отдых»), своего наставника («А учитель премудрый, как тора, / Говорит о грядущей земле»)… Маг уходит, и наутро старец возносит в храме молитву о своих египетских братьях. После чего попадает в руки инквизиции: его допрашивают и, «обвиненного в злом колдовстве», сжигают на костре.