В поисках Зефиреи. Заметки о каббале и «тайных науках» в русской культуре первой трети XX века

Поплавский был не только поэтом, художником, прозаиком, но и мыслителем, получившим самостоятельное, но достаточно разнообразное образование в области философии, истории философии, религиоведения и истории религии, а также практикующим эзотериком446. Рассуждения на философские и мистические темы рассеяны по его текстам, письмам и, прежде всего, дневникам. Дневники эти, значительная (возможно – бóльшая) часть которых до сих пор не опубликована, – это настоящая хроника духовной жизни еще молодого эмигранта, наполненная записями о сложных религиозных переживаниях, мистических опытах, философских размышлениях и творческих планах. Вот, к примеру, какую запись он оставил 16 марта 1929 года:

В нашем мире нет ни чистой материи, ни чистого духа. Но при первом остывании, или, вернее, при начале мечтания, дух рождает мир вечных форм, т. е. себе подобное. Но [то,] что, проснувшись, сознает себя как единое, в противопоставление реальному небытию (своей объективности) видит раньше всего основные принципы своего врастания в него, своей связи с «тенденцией» к объекту, и это есть первый мир форм447.

Конечно же, тема «Поплавский и оккультные науки», «Поплавский и западный (восточный) эзотеризм» требует отдельного, серьезного анализа, погружения как в различные сюжеты его биографии, так и в общий контекст распространения интереса к эзотеризму в русском Зарубежье. Первая попытка такого рода была предпринята в монографии «Между Индией и Гегелем. Творчество Бориса Поплавского в компаративной перспективе» (2011) Д. В. Токаревым, скрупулезно проанализировавшим прежде всего поэтические и прозаические тексты Поплавского. В его книге содержится большое количество интересных находок, догадок, намеков. Вместе с тем это все же не историко-философское, не источниковедческое исследование, для проведения которого необходимо было бы принять во внимание весь комплекс текстов Поплавского (в первую очередь его дневники, письма, разрозненные материалы и записки), а также выявить доступные ему источники, относящиеся к тем или иным исторически зафиксированным эзотерическим группам и направлениям. Кроме того, большинство сохранившихся текстов Поплавского, имеющих непосредственное отношение к обсуждаемой нами проблематике (в частности, касающихся каббалы и мистики пола), до сих пор не опубликовано. Мы не ставим перед собой задачу проанализировать и обобщить опыт знакомства поэта с «тайными науками» в целом, сосредоточив внимание на его интересе к каббале (в широком понимании этого термина). Прежде чем перейти к содержательному анализу некоторых идей Поплавского, касающихся данной темы, мы обсудим ряд биографических моментов, связанных с его знакомством с этой областью человеческого знания.

В известном письме к Ю. П. Иваску от 19 ноября 1930 года Поплавский вкратце рассказывает об истории своего интереса к эзотерике:

Всё о делах, еще о моей биографии. Я происхождения сложного: русско-немецко-польско-литовского. Отец мой по образованию дирижер, полурусский, полулитовец. Занимался промышленными делами. Мать – из дворян. Жили богато448, но детей притесняли и мучили, хотя ездили каждый год за границу449 и т. д. Дом был вроде тюрьмы, и эмиграция была для меня счастьем. С детства интересовался мистикой, был страшно религиозен и остался. Приехав в Париж, занялся сперва живописью, затем, разочаровавшись, стал писать стихи и уехал в Берлин на время, где Пастернак и Шкловский меня обнадёжили. Долгое время был резким футуристом и нигде не печатался. В настоящее время погружен в изучение мистических наук, например, каббалы и т. д. Учу в университете историю религий, думаю часто – не в этом ли мое призвание450.