В поисках Зефиреи. Заметки о каббале и «тайных науках» в русской культуре первой трети XX века

Поплавский соблазнен традиционными формами мистики, которые играли огромную роль в христианстве, но ближе к неоплатонизму, стоицизму и буддизму и имеют не евангельские источники, —

отмечал Бердяев510. И действительно, многолетнее чтение теософской литературы сильно повлияло на устойчивый интерес Поплавского к восточной, азиатской мистике, буддизму, индуизму, а также древней и восточной магии – темам, обсуждение которых выходит за рамки нашего исследования511. К образам из «Изиды» и к оккультно-теософским интерпретациям карт Таро в духе Элифаса Леви, возможно, восходят и некоторые стихотворения Поплавского, в частности «Астральный мир»512, «Lumière Astrale», включенные в сборник «Флаги» (1931). Наконец, теософская проблематика в двух романах Поплавского не вызывает никаких сомнений.

Какие чувства Поплавский испытывал к Блаватской в последние годы жизни? Благодарность? Ученическое почтение? Трудно сказать, но в его комнате на столе находилась фотография основательницы Теософского общества, своего рода икона, с которой у него были странные отношения. Вот что записывает он в дневнике 3–4 марта 1933 года:

Яркий свет на белой клеенке. Страшная, таинственная фотография Блаватской на столе. <…> Не смею даже смотреть в глаза этой картинке. Тяжесть дремоты после медит[ации]… <…> После стольких молитв на полу, искоченев, слёз [нрзб.] с истертым лицом и мокрыми волосами, заснул, отказавшись от гимнастики, положив под подушку «образ» Блаватской, который я поставил на стол, садясь писать, но так его боялся, что убрал прочь…513

Судя по рукописям теоретических текстов и неопубликованным дневникам, он продолжал тщательно изучать, конспектировать и обдумывать «Тайную Доктрину» до последних своих дней. Некоторые его поздние работы так и озаглавлены – «Блаватская», «О Блаватской», а в 1933 году в одном месте он замечает:

Все в Т[айной] Д[октрине] самое важное находится в скобках и примечаниях514.

Вряд ли стоит удивляться, что Поплавский имел потребность делиться своими мыслями о «тайных науках» с друзьями, а то и попытаться организовать какие-то совместные проекты по изучению эзотерических знаний. В 1931 году он создал для этой цели некий «Мистический комитет», участниками собраний которого в парижском кафе «Ротонда» были близкие ему люди, вероятно обладавшие сходными интересами: Д. Г. Шрайбман, Н. И. Столярова, Н. Д. Татищев, Б. Г. Закович, А. С. Штейгер, Л. Б. Савинков, В. Л. Андреев, В. С. Варшавский…515 Рукописные программные документы этого «комитета» (списки членов, анкеты-вопросники и т. п.) сохранились в частном архиве в Париже, а о его собраниях оставил краткие, но очень личные воспоминания один из его участников, поэт Анатолий Сергеевич Штейгер (1907–1944):