В поисках Зефиреи. Заметки о каббале и «тайных науках» в русской культуре первой трети XX века

Что же это была за каббала? Единственной попыткой специально проанализировать эту тему у Поплавского остается глава «„Труднейшее из трудных“: Поплавский и Каббала» в книге Д. В. Токарева526. Прочитав ее, мы увидим, однако, что разговор в ней идет не собственно о еврейской каббале, традиции «тайного знания» (торат ѓа-сод) в иудаизме: догадки и находки автора основаны на более или менее очевидном типологическом сходстве между отдельными высказываниями или образами у Поплавского – и таковыми в некой «каббале», понимаемой очень широко. Убедительных примеров использования Поплавским идей, заимствованных, скажем, из «Книги Творения» (Сэфер йецира), Литературы Чертогов (Сифрут ѓейхалот) или «Книги Сияния» (Сэфер ѓа-Зоѓар), мы здесь не найдем. Впрочем, это и неудивительно: «каббала» Поплавского, как мы уже говорили выше, в основном выросла из общеоккультного «бульона», а потому приводимые Токаревым примеры в основном отсылают к арканологии Таро, «Тайной Доктрине» Блаватской527, а также окологностическим идеям, распространенным в позднем европейском оккультизме XIX – начала XX века528. Так, например, отмеченное Токаревым сходство с буквенной мистикой «Книги Творения» (Сэфер йецира) вполне можно объяснить действительно решающим влиянием, которое переводы этого древнееврейского текста оказали на арканологию Таро: Поплавский увлекался символами Таро, хотя, конечно, читал и сам этот трактат (причем не только во французском переводе-пересказе Папюса, но и, возможно, в оригинале).

Мы уже говорили о том, что система арканов Таро стала использоваться для оккультных интерпретаций каббалы примерно с середины XIX века: Элифас Леви связывает Старшие Арканы с 22 буквами еврейского алфавита, а чуть позже Папюс, используя «Книгу Творения», говорит о соответствии арканов не только буквам, но и трем стихиям, семи планетам и двенадцати знакам зодиака. Эта версия интерпретации Таро с некоторыми вариациями вскоре была принята оккультистами Германии, России и других стран. Как мы видели, в начале ХX века русский оккультист и мартинист Г. О. Мёбес значительно расширил использование идей каббалы для истолкования Таро, обратившись к текстам Зоѓара, лурианской каббале, учению о божественных именах, каббалистическим представлениям об Адаме Кадмоне, а также каббалистическому учению о разных уровнях и аспектах души. Книгу Мёбеса, наряду с известными сочинениями о Таро, написанными Леви, Успенским, Папюсом, Виртом, вполне мог изучать и Борис Поплавский. Кроме того, карты Таро и традиция их объяснения привлекала его не только как исследователя эзотерики, но и как художника.

Занятиями Таро он увлекался на протяжении всей своей жизни. Уже в 1921 году в Константинополе он не только гадал на этих картах, но и сам их изготавливал:

16.3.21. Рисовал карты Таро. <…> Потом читал Якоба Бёме… <…> Думаю о первых 7 арканах529.

Впрочем, он и его друзья не были чужды и обычному использованию этих карт. А. Штейгер рассказывает об одном из вечеров дома у Поплавского:

– Как это все странно, – удивляется Д.530, – мы даже веселиться не умеем. Она приносит таро и раскладывает карты531.

А. Н. Богословский вспоминает о том, как в начале 1980‐х годов он получил от Натальи Столяровой «тетрадь „О свободе“, испещренную рисунками поэта по мотивам символов Таро», к сожалению впоследствии пропавшую после обыска532. Связанные с картами Таро сюжеты и образы неоднократно встречаются и в романах Поплавского. Приведем здесь наиболее известное место из романа «Аполлон Безобразов», в котором главный герой встречается с таинственным оккультистом-цветоводом: