- Старшине объявила - курящая, - строго заметила Нюра. - Если положено, в чем дело? Пусть выдает! После войны привезу отцу целый вещмешок махорки, он сильно табак курит.
- Не боишься с парашютом прыгать?
- Всякий раз боюсь, - хмуро сказала Нюра. - Зимой вот кидали, закрутило в штопоре, с ног валенки стащило и портянки размотало. Приземлилась босая, пришлось с нового полушубка полосы отрезать и ноги в меховину запеленать. Испортила вещь - не полушубок, а вроде жакета.
- Тебя что же, необученную бросили?
- Что значит необученную? - сердито сказала Нюра. - У нас в рыбачьем поселке на базе авиации Севморпути осоавиахимовский клуб. Там ещё обучалась. Если б не война, на пилота выучилась бы. Платят им сильно. Обмундировка на меху, и никакой сырости. А то, когда с отцом по нескольку суток в море на баркасе в непогоду нахлюпаешься, смотришь на чаек, аж зависть берет, такие они беленькие, чистенькие, непромокаемые. А ты вся мокрая, да ещё в рыбьей слизи.
Отправляясь на задание, Нюра заворачивала в кусок противоипритной накидки пудру, губную помаду, духи «Красная Москва».
- Это ещё зачем?
Нюра деловито объясняла:
- На Боброва давно нацелилась. Механик. Если приглянусь, что же, не возражаю. Приеду домой со своим механиком - его сразу могут на хорошую посудину поставить. У нас колхоз рыболовецкий, богатый.
- А он тебя любит?
- С руками иногда лезет. Но вообще воспитанный, вежливый и рацию на себе поднесёт, и, когда прыгаем, норовит поближе приземлиться, парашют помогает погасить, - значит, ухаживает.
- Но ты его любишь?
- Если как дурочка для него пудрюсь, губы мажу, душусь - куда же дальше-то? Но это только в ихнем тылу себе позволяю, а здесь у себя совестно, ещё что подумают...
Возвращаясь с задания, Нюра выполняла обычную со всеми работу на узле связи, хотя и числилась за разведбатом.
Объясняла:
- Мне там с мужчинами неловко. Даже когда со своими рыбаками в море, и то стесняешься.
На вопросы, как там всё было, Нюра оживленно отвечала:
- Пайки НЗ дали богатые, даже шоколад. Я вам, девчата, после раздам. - Хвасталась: - Сберегла, а как же, о вас там думала, все ж подружки.
- Страшно было?
- Зачем? Всё по расписанию! По программе. Приземлились на сигнальные костры. Ну не в огонь, конечно, а рядом. Затемно дошли до самой лесной чащобы. Тут меня одну и оставили. - Пожаловалась: - Вот леса я, верно, боюсь. У нас что? Только море, да берега в камышах, да кустарник - всё понятно. А тут как ветер дал по вершинам, как всё зашаталось, ну, думаю, свалится какое дерево, завалит, или зверь... Что тогда?
- Но у тебя же оружие.
- Оружием зверя трогать нельзя. Только фрицев. Сидела всю ночь в яме, нож в руке держала. Ножом можно, от ножа шума нет. Через двое суток наши пришли. Послала шифровку. И все. Обратно тоже ночью улетели. Ничего, красиво, как в детской сказке. Я даже мечтала.
- А Бобров?
- Вот, - с гордостью произнесла Нюра, - глядите, какая зажигалка! Трофейная! Я ему осторожно сказала. Не знаю, понял он мой намёк или нет. «Вот, - говорю, - если б ты моему отцу такую принес, это ему радость, на ветру не гаснет, он бы тебе за неё что хочешь отдал бы». И нарочно глаза опустила, чтобы понял, как я смущаюсь.
- Ну и как?
- Никак, - вздохнула Нюра. - Взял свой платок, вытер мне им губы и велел больше не мазаться, только и всего. А когда я его индивидуальным пакетом бинтовала и своё лицо совсем ему близко подставила, ноль внимания.
- И сильно его ранили?
- Если б сильно, разве я тут была б? - рассердилась Нюра. - Ткнули ножом, и все. Бобров всегда наперед других лезет. Брал «языка», а тот его и пырнул. А мы этого фашиста целёхонького пассажиром на самолёте потом везли. Я даже на него ни разу и не посмотрела, такая злость была, ещё мог и инфекцию Боброву занести.
То, что Соня Красовская влюбилась в лейтенанта Григория Петухова, на ближайших её подруг, связисток, не произвело особого впечатления. Даже после того, как Соня, волнуясь, поведала им об этом.
Нюра Хохлова сказала рассудительно:
- А что! И правильно. С другим ходят и ходят, а что он за тип, по одним словам ещё неизвестно. Но вот если в беде себя показал - вполне надёжно! Наши рыбачки о парнях как судят? Не по тому, как на земле форсят, а как в шторм на море себя показывают.
Нелли Коровушкина заметила равнодушно:
- В сущности, Нюра права, человеческая личность выявляется в трудностях, и с точки зрения общественной такой выбор не может вызвать отрицательного отношения, хотя я лично все эти бабские эмоции на фронте не одобряю.
Нелли, как она рассказывала, выросла «в толпе мужиков». Мать умерла рано. У Нелли было пять братьев с незначительной разницей в возрасте. Она говорила о них снисходительно: