В полдень на солнечной стороне

Петухов приходил теперь домой бодрый, хотя портрет его с доски Почета убрали. Но высшей радостью для него в эти дни было то, что из цеха сборки пришел мастер и сказал:

— Вот что, Петухов, признаюсь тебе. Приволокли после тебя детали. Ну, я говорю, как всегда ребятам: «Замеряй!» Стали замерять, а это вовсе и не требовалось. Все тютелька в тютельку, без доводки, притирки, как птенчики в гнезде, в полном аккурате вмещаются. — Твердо пожал руку, произнес почтительно: — Спасибо за внимательность к нам. — Развел руками. — А то сам знаешь: шабришь-шабришь, а дело стоит. Не сборка получается, а одна доводка. Бежать в механический с вами, станочниками, ругаться, время на такое тратить жалко. Все внутри кипит, но собственноручно дотягиваешь до законного параметра. А вот когда деталь сама ложится, словно ее магнитом в положенное ей место из твоих рук втягивает, настрой души — xoть пой, хоть пляши. Не работа — музыка! Все как по нотам получается!..

Директор вызвал к себе Петухове, посмотрел на него, щурясь, словно сквозь прицельную рамку, спросил:

— Ну?

Петухов молчал, ожидая дальнейшего.

— Все вы народ штучный, — сказал со вздохом директор, — экземпляры! — Махнул сердито рукой, не давая ответить. — Таких, как ты, на заводе больше чем половина. Вот и надо им внушить надежду, уверенность на твоем примере! Схитрил, думаешь? Ну и схитрил! Конечно, такие, как Золотухин, Зубриков, все могут! Но это же уникумы, профессора своего дела! Какое же движение на их примере может получиться, раз они — уникумы? Не будет массовости. Это все равно что чемпиона мира привести на заводской стадион и сказать нашим физкультурникам: «Вот вам! Делайте теперь все, как он! И все у вас получится!» — Пожевал губами. — Хоть ты меня и подвел, но факт получился, в общем, полезный для воспитательных целей. Выходит, я садминистрировал. И осекся! — Спросил сердито: — Чего молчишь?

— А я с вами согласен, — сказал, защищаясь добродушной улыбкой, Петухов.

33

Дома Соня сказала озабоченно:

— Золотухины нас на вечеринку позвали. Брюки твои глаженые на столе лежат, не трогай. Я чемодан на попа поставила, на нем поешь. Только смотри, немного, в гости же пойдем.

Соня, чтобы не мять новое платье, ходила по комнате в одних трусах и лифчике, но уже причесанная, напудренная, наодеколоненная.

Петухов осторожно поцеловал Соню сначала в шею, где виднелся белесый шрам, потом в щеку, но когда стал искать губами ее губы, она только вздрогнула, попросила жалобно и покорно гаснущим голосом:

— Не приставай!

Вдруг рассердилась и сильно отшлепала его по рукам.

Когда Соня стала завязывать на Петухове галстук, он закрыл глаза и принял позу как бы приговоренного к казни через повешение. Открыл глаза, оглядел Соню, сказал огорченно:

— Не платье на тебе, а просто как купальный костюм, все заметно!

Соня усмехнулась и ничего не ответила.

— Интересно, — сказал Петухов, — почему ты, уходя из дому, пудришься, а приходя домой, не пудришься, если считаешь — напудренная лучше? Так почему для меня не пудришься?

— Ты у меня умненький, — сказала Соня. — Все глубоко осмысливаешь!

Глядя на туфли на высоких каблуках, красиво и статно приподнявшие Соню, Петухов мрачно заметил:

— Тоже обманное приспособление. И чулки для чего такие? Чтобы конечности как голые выглядели?

Соня внимательно и недоверчиво разглядывала себя в зеркало, которое держала перед собой в левой руке, послюнявила палец, разгладила брови, облизнула подмазанные губы, чтобы помада легла ровно, и удовлетворенно сказала:

— Ну пошли, феодал!

— Идем, — покорно подчинился Петухов, стараясь не смотреть на Соню.

Она была обольстительна, и Петухов всему на свете предпочел бы остаться с ней сейчас вдвоем дома.

Он плелся за ней по улице. И когда прохожие оглядывались на Соню, он тоже свирепо оглядывался на них.

Золотухин встречал гостей у калитки. Он был при полном параде, в орденах, в черной тройке, светлом галстуке. Кивая на красивую, несколько полноватую женщину со строгим, гордым лицом, говорил почтительно:

— Моя персональная супруга!

И та его осаживала:

— Тоже мне, остряк!

Гости чопорно и благовоспитанно толпились подальше от накрытых во дворе столов.

От летней кухни доносились упоительные ароматы борща, шашлыка, плова.

Петухов не сразу узнавал заводских: приодетые, они выглядели все как высокое начальство.

Пожилой мастер сборочного цеха Голиков, бывший ленинградец, говорил степенно:

— А что Трумэн? Он их старую жвачку, как верблюд, жует и обратно отрыгивает. Президент Вудро Вильсон еще в 1902 году заявлял: Америка в силах управлять экономическими судьбами мира. А как начался мировой кризис, стали с небоскребов вниз башкой кидаться. Мало, что ли, безработных тогда приехало к нам работу искать? На «Большевике» я с американцами работал, рабочий человек он и есть рабочий.

— И я с немцами в это же время на Донбассе работал, а вот полезли же! — подхватил сталевар Гарбузов.