В полдень на солнечной стороне

— А весь ум у человека отчего? — живо сказал Бутиков. — От этого самого: чем больше машине, приспособлению ума дать, тем рукам станет легче. Человек — существо соображающее, от этого мы все, после обезьяны, в люди вышли.

Петухов из братских чувств поддержал Бутикова как бывшего фронтовика.

— Вот почему по количеству живой силы состав нашей дивизии стал численно меньше дивизии противника, а по огневой мощи его превосходил? Все поэтому. Боевая техника получше, и побольше ее, чем у него. Скорострельность от автоматических устройств возросла, — значит, из одного ствола за меньшее время большее количество снарядов.

— Опять про войну! — прервала Петухова молоденькая и кокетливая супруга Бутикова. — Хватит этих ужасов, дома о них от Петьки наслушалась.

— Никаких особых ужасов на фронте не было, — обижаясь, что его прервали, сказал Петухов. — Если бой правильно, дальновидно организован, все точно рассчитано, продумано, тогда и потери меньше.

Наладчик Гусев, учившийся вместе с Петуховым в заочном, значительно моложе его, но имеющий уже немало изобретений и множество осуществленных рацпредложений, по вечерам занимающийся в группе, которой руководил Клочков, сказал:

— В принципе уже сейчас возможно построить такую автоматическую линию, в которую вложил заготовку, и на выходе она выдаст готовое изделие и даже упакует его.

— Без ОТК?

— Мерительные приборы на каждой операции будут свой контроль держать и саморегулировать станки, входящие в линию.

— А нас тогда куда?

— На курсы повышения квалификации!

— Так в чем дело? Давай такую линию.

— Это линия нашей технической политики, — наставительно заявил Гусев. — В эту сторону мы и идем.

— Вы в конструкторском сочиняете, — сердито сказал Бутиков, — а пока до литейной дойдете, меня в психбольницу отправят! Думаешь, как мы это переживаем? Станочник деталь всю смену обрабатывает, начнет к концу чистовую прогонку, бац — раковина! И он куда с такой заготовкой идет — к нам, в литейную. А мы не автоматы, люди — расстраиваемся! — Махнул рукой. — Выдали в механический сорокапятишпиндельный вертикальносверлильный новый станок, заменил он вам четыреста универсальных, триста расточников высвободил. Вас, станочников, облагодетельствовали такой техникой. А нам за все про все — трамбовку… У нас в литейной молодежь не задерживается, а к вам в механический лезет. Увидят многошпиндельный агрегатный станок, на котором до ста операций можно одновременно производить, — обомлеют. А у нас и жара, и пыль, и все мы в саже.

— Иди в станочники!

— Нет уж! Без нас вы кто? Не дать вам литья, заготовок, веселые нищие вы — вот кто. Забыли, как мы вам из высококачественного чугуна заготовки выдавали, которые превосходили качеством даже кованую сталь? А какая с этого экономия стране, бережливость! Это вы как гнали металл в стружку, так и до сих пор его в стружку бросаете, И в патронном производстве черный металл и биметалл взамен латуни пошел, а кто наловчился? Мы, литейщики.

Голиков вмешался:

— Это что же, внутриклассовая борьба началась? Не по-марксистски это, а еще в гостях.

— Вот вы товарищ Голиков, когда еще в дистрофиках по нашему заводу ходили, литейной обещали прессформами содействовать. А где они? — едко спросил Бутиков.

— Разбомбили эшелон с оборудованием.

Жена Бутикова ущипнула супруга за руку. Тот сердито обернулся, но тут же присмирел, вспомнив, что в этом эшелоне с оборудованием погибла и семья Голикова.

За стол усаживались чинно, торжественно, неспешно, и каждый занимал место соответственно не служебному положению, а тому уважению, которым он пользовался в заводском коллективе по весьма многосложным своим человеческим достоинствам.

И когда прибыли Глухов и Клочков, их сначала наказали штрафной стопкой, а затем усадили, несколько потеснившись, но не во главе стола, где сидели Золотухин и его супруга.

После торжественного ритуала, тостов и первого насыщения стол зашумел и стал расчленяться на группы собеседников.

Зубриков кричал Глухову:

— Ты, Алексей Сидорович, поимей в виду, мы сейчас после войны не латаемся, а разбег берем. Но ведь что получается — оружие производили лучше, чем у немцев, — а уж каким мастером немец всегда почитался! — а вот перешли на мирную, народ обижается — не тот товар! Купил супруге туфли в гости ходить, надела — гвозди торчат, стельки — клеенка отстает, футор — ветошь. Разве так можно?

— У меня не сапожная фабрика, а завод машиностроительный, — отрезал Глухов. — Слова не по адресу!

— А на тебя колхозы обижаются, рекламации пишут. С ботинком и потерпеть можно, а с машиной плохой и закусить нечем будет — без хлеба.

— Материальное снабжение отстает!

— Во время войны ты сразу на всех, кто подводил, через вертушку кидался, на самый верх. А теперь в руки ее брать боишься — как бы самого не взгрели!

— А ты бы на моем месте посидел! — огрызнулся Глухов. — Тогда бы и говорил.

— А ты бы на моем попробовал! — парировал Зубриков. — Жду заготовку, а ее нет. Простаиваю!

— Металл всей стране нужен, не хватает!

— А если я ответственную деталь не из той марки стали точу, это как назвать? На износ ее давать?