В полдень на солнечной стороне

— А вот побудь на производственных совещаниях, постой у трибуны, как при команде «смирно», когда вопросами о недостатках простреливают, узнаешь, что чин генеральский — это не броня. — Спросил: — Видали, в пиджаке стал ходить? А почему? Не очень нагенеральствуешь, когда критикуют.

— Сочувствую! — сказал генерал.

— Тогда, может, со стройматериалами поддержите? С жильем — беда…

— Коммерсант!

— Экономически мыслю. Мог бы еще за патент запросить. Да ладно уж, так берите, — сказал Глухов милостиво. — Мозгами не торгуем!

Уже после деловых разговоров, связанных с приемом документации, рабочих чертежей и прочего, генерал благодушно спросил Глухова:

— Ну что? Щемит?

— А как же, все ж таки столько лет оружейник!

— Но завод у тебя для такого дела все-таки старомодный.

— Это как так? — встрепенулся обидчиво Глухов.

Генерал, лукаво улыбаясь, сказал:

— Эталончики мы эталонным заводиком обеспечиваем. Нам много не надо. Живем экономно, по нормам мирного времени. Но так, чтобы быть впереди нынешней техники. Только и всего. Мы тихие, скромные, только поддерживаем Вооруженные Силы в высокой степени готовности, чтобы этим самым исключить внезапность нападения с любой стороны или даже вкупе.

— Ну и валяйте! — мрачно сказал Глухов, потом сердито заявил: — Но передний край сейчас где? У меня!

— Согласен! На земле стоим и от земли кормимся.

— Тогда чего же жмотничаете?

— А у нас в Министерстве обороны те же самые деньги — советские. — Но тут же генерал поспешно добавил: — Ладно, что положено — заплатим. Но лишнего — ни копейки. У нас в бухгалтерии генералы сидят. Соображают не хуже вашего. Каждый целковый сторожат!

Прощаясь с военными, Глухов сказал с унынием генералу:

— Чует мое сердце, сейчас большой разворот будет назначен моему заводу по линии его спецификации сельхозмашин, а я, что ж, в предпенсионном возрасте, переучиваться с запозданием трудновато. Может, не на генеральскую должность, но поближе к моему делу, я бы справился.

Генерал усмехнулся и сказал с улыбкой:

— Дорогой мой, я сам всю войну воевал, а вот нынче такая техника прет, учусь, тянусь, чуть отстанешь — в гражданское сразу и переоденут.

— Значит, и вам приходится?

— А как же! Это тебе не комбайны.

— Комбайны мы не производим, — сказал задумчиво Глухов, — но вот хлопкоуборочная машина — это штука головоломная.

— Вот и одолевайте такую технику! — Генерал обнял, потискал Глухова, сказал растроганно: — Ну, спасибо за все…

35

Когда Петухова по-приятельски спрашивали: «Ну как твоя личная жизнь?», он недоумевал, обижался, но, чтобы не конфликтовать, отвечал односложно: «Нормально!»

Недоумевал, потому что никакой такой особенной личной жизни за собой не знал, и чем она отличается вообще от всей его жизни в целом, не представлял, а обижался, считая, что личная жизнь — это то, о чем говорят меж собой холостяки, хихикая. Что касается жизни его и Сони, то она была взаимозависима.

Хорошо Соне — и ему хорошо, плохо ему — ей тоже. По делам завода они мерили свои жизненные перспективы и дальнейшие свои возможности.

Заводские люди были для них целым человеческим миром, где они познавали себя, исходя из той меры уважения, которую воздавали там не только по производственным, но и по чрезвычайно многосложным человеческим показателям. И конечно же, Петухову хотелось походить на тех, кто пользовался прочным и долговременным уважением всего коллектива.

Но теперь у Петухова завелась своя особая личная жизнь перед появлением от него лично новой человеческой жизни, носительницей которой стала Соня, обретая ныне над ним уже сдвоенную власть — свою собственную и того существа, которое теперь будет властвовать уже над ними обоими.

До сих пор для Петухова Соня была во всем второй его совестью, а вот с нынешней поры, еще не появившись на свет, уже оказывает на него свое взыскательное влияние тот, будущий человек, для которого он и берет на себя всю полноту ответственности за общежизненную обстановку, где этому будущему человеку предстоит жить, расти и развиваться.

И, вспоминая, каким высшим и самым лучшим человеком был для него его отец, Петухов тревожился, сможет ли он стать во всем таким, каким был его отец в его собственном сыновнем сознании и чувствах.

Мечты бывают всякие: на куцее нацеленные или на нечто значительное, долговременное: в пределах только личного благополучия пли благополучия многих; возвышенные, но беспочвенные; высокие и тщательно делом обоснованные; в надежде на везение или с дерзкой расчетливой настойчивостью — одолевать неодолимое.

Когда Петухов готовил на фронте плановую операцию будущего боя, исходя из условий местности, наличия огневых средств, настроения, готовности солдат и из данных разведки, учитывая все эти слагаемые, он принимал решение, где и когда ему быть в бою.

Резервируя в своих мыслях всевозможнейшие варианты новых решений, которых потребует меняющаяся обстановка боя, он заранее должен был все изменения предугадать, чтобы не оказаться во власти стихии боя, а властно этой стихией управлять.