В полдень на солнечной стороне

Вылежавшись, Петухов вернулся на завод, полагая, что его отказ от подобных экспериментов администрация получила незаконным способом, не опровергнув расчетными доказательствами, а только воспользовавшись случайностью, оставив в забвении интересы общей необходимости перехода на скоростные методы обработки.

Высококвалифицированные токари револьверный станок не уважают: операционно он очень ограничен. Но Петухов решил переделать его полностью. И смог теперь производить на нем все операции, как на токарном станке. Поставил сильный мотор, укрепил фундамент станка, забетонировал его так, что всякие вибрации полностью исключались. Сделал много дополнительных приспособлений и применил новые резцы с отрицательным углом, что придавало им максимальную стойкость.

Поскольку Петухов ушел из больницы до официальной выписки, но пообещал регулярно посещать поликлинику, у него был непогашенный бюллетень, и он мог спокойно, не привлекая к себе особого внимания администрации, заниматься переоборудованием станка, пользуясь помощью своих друзей по цеху.

Но когда он стал работать за этим станком и баснословно перевыполнять нормы, так что получалось — в год он сможет выполнить то, что рассчитано на два, и еженедельные проверки деталей станка не показали и признаков их износа, тут уже это стало событием общезаводского масштаба, и даже больше, и Петухова стали приглашать на другие заводы делиться своим передовым опытом.

Но он настойчиво требовал: ездить на другие заводы делиться опытом надо не одному, а с Золотухиным или Зубриковым. Говорил строго;

— Это будет неправильно, если я один. Я что могу сказать: если знаешь технику, то можешь из нее больше выжать. Продемонстрирую расчетами, чертежами, новыми приспособлениями, новым инструментом, а вот Золотухин или Зубриков расскажут о главном — как в труде обозначаются все человеческие черты рабочего человека, как они сами воспитались в том, чтобы все в них лучшее, человеческое в труде выражалось полностью и весь настрой душевный был в том, ладится работа или нет. И к работе они готовятся не перед тем, как запустить станок, а всем предшествующим временем, и здоровье свое берегут, и нервы, чтобы в работе ничто не утруждало. — Спрашивал внушительно и внушительно отвечал: — Вот почему, те кто с высшей квалификацией мастера, даже когда неполадки во время работы в цехе, не горячатся, не шумят, не позволяют себе грубостей? Потому что берегут нервную систему, умственную энергию для своей работы, знают: взволнованному не так работается. А ведь на собраниях они тигры. Дома себя соблюдают, и вся семья так же воспитана: чтобы все вежливые были, охранялись взаимно от горячности по пустякам, чтобы не растрачивать нервы. И поэтому в семьях у них бывать приятно.

— Так тебя приглашают производственники по обмену производственным опытом, а не школьные учителя по вопросам, как кого воспитывать, — возражали Петухову.

Но он решительно говорил:

— Чем лучше техника, тем она лучшего человека требует по всем статьям. — И, усмехаясь, добавлял, вспомнив слова Золотухина: — Обучить гайки крутить и шимпанзе можно, а понимать, к чему гайку крутишь, тут человек нужен!

В одну из поездок по другим заводам Петухов простыл, занемог, перенесенная почти на ногах травма сказалась на прежних его фронтовых ранениях. И его отправили на соленое озеро исцеляться в заводском санатории, а в завком прибыло медицинское заключение о возможной дальнейшей нетрудоспособности Петухова на работе, связанной с физическим трудом.

В санатории Петухов худел, тощал, тоскуя о Соне; и хотя ей было до декретного отпуска еще далеко, Глухов отдал приказ отправить ее на отдых, принимая во внимание заслуги перед заводом ее супруга, которому недавно торжественно был вручен орден Трудового Красного Знамени — к его такому же боевому ордену, полученному на фронте.

Пожалуй, Петухов никогда не испытывал подобного счастья, когда ему с Соней предоставили полные права быть все время вдвоем. И хотя им обоим было совестно и непривычно ничего не делать, или, как Петухов выражался, жить паразитами, это были слова только от смущения, оттого, что они стеснялись пользоваться таким счастьем. Но пользовались им в полную меру.

Любуясь Соней в купальнике, он говорил сияя:

— На болоте я тебя не разглядел. И всегда ты свет гасишь… А теперь, сколько хочу, на тебя смотрю, до чего ты вся красивая, складная — просто как фея. Или лучше, как та статуя, только ты с руками.

Соня вытягивала укороченную после ранения ногу, говорила:

— А вот смотри, уродина!

— Ну уж нет, — решительно возражал Петухов. — Я ее больше другой люблю.

Соня сыпала горячий песок на рубцы, швы на теле Петухова, спрашивала озабоченно:

— Щекотно или больно?

— Приятно, — ежился Петухов.

И он терпел, когда соленая вода едко обжигала следы былых ранений, и, лежа на упругой воде рядом с Соней, говорил самодовольно:

— И ему тоже полезна такая вода!

— Кому? — спрашивала кокетливо Соня.