В полдень на солнечной стороне

— Допрашивали по двое. Один обязательно грубиянил, пугал, другой интеллектуала изображал, на предельной вежливости, деликатности. — Вздохнул: — Шаблон, ничего нового. Допрашивали. Потом началось самое существенное собеседование, при полной благосклонности с их стороны.

— А затем могли бы и приговорить!

— Но ведь я с другими заключенными фашистами общался — советовались, делились впечатлениями, прогнозировали. С помощью коллективного разума и ряда фактов пришли к выводу, что ничто здесь подчиненным Гиммлера не угрожает, а даже, напротив, сулит некоторые перспективы. Не тюрьма, а отель. Охраняемый, конечно.

— Значит, устроился?

— Вполне.

— Ну это все так, — сказал деловито Пугачев. — Но они же из тебя выкачивали то, что их интересовало по линии особой тайной деятельности СД. Это же для них важно!

— Не очень! — возразил сухо Лебедев. — Во-первых, они все уже основательно выкачали от лиц покрупнее и поосведомленнее, чем значилось обо мне в том послушном списке А во-вторых, их интересовало другое.

— Что же?

— Почему гитлеровские разведывательные органы терпели провалы в Советском Союзе? Тут они требовали доскональных и детальных сведений.

— Это зачем же?

— Вот именно — зачем?! Это и побудило меня пользоваться их харчем, — сказал Лебедев.

— И сколько же времени ты на их довольствии находился?

— Несколько недель.

— Ну а дальше что было?

— Потом предложили работу. Говорили, что образованному офицеру СД предоставят соответствующую его ценности высокооплачиваемую должность. Поручили для начала составить конспект по трофейным документам Психологической лаборатории Имперского военного министерства как руководящую инструкцию для подобных же ведомств у них. Ничего посоветовать не мог.

— Как же ты все это мог выдержать?

— Да не все выдержал, — поежился Лебедев. — Набился мне там в приятели гестаповец с весьма значительным чином, тоже получил приглашение работать у них. Он о таком со мной откровенничал, что нервы у меня не выдержали, погорячился, ну и того, перед самым своим уходом… Пошли гулять по набережной, туман, дождь, никого нет, а он мне излагает подробности медицинских экспериментов, которые они производили в спецблоках лагерей. — Брезгливо осмотрел свои руки и стал тереть их о колени, словно выпачканные.

— Ну и ну… — сказал задумчиво Пугачев. — Тут не нервы, а тросы стальные и те полопаются.

— Да, — встрепенулся после тягостного молчания Лебедев, — ты помнишь Красовскую?

— Э… не пойдет, — спохватился Пугачев. — Никого не помню, никого не знал. Так моей супруге и твержу стойко.

— Да ты брось, я серьезно!

— Ну была у нас такая связистка. Но я ни-ни.

— Теперь она жена Петухова, нашего ротного.

— Ну и что! Пускай, как я теперь, в неволе живет!

— Я ее мать нашел там и вывез.

— Значит, будет у Петухова теща!

— Ты слушай! Ее в Крыму немцы взяли. Держали в Равенсбрюке — специальном центральном женском концлагере. Потом узнали, что она жена изобретателя управляемого взрывателя Бориса Красовского. Стали подвергать длительным пыткам, чтобы она сообщила технические данные, но она ничего не знала. Довели истязаниями до полупомешательства. Затем сдали в спецблок. Там еще подвергли медицинским экспериментам: извлекали костный мозг, подвергали замораживанию… Ну, словом, не хочу дальше говорить…

— И не надо, — сипло сказал Пугачев, вздрагивающей, рукой поднося спичку к папиросе.

— Словом, — хрипло сказал Лебедев, — я ее вывез. Сейчас она находится в тяжелом состоянии. Поселил в городе, где она родилась. Надеялся, что воспоминания детства помогут восстановить разум. Но она все о дочери говорит, ее требует. Искал Красовскую, а нашел жену Петухова. Так вот, они работают на том заводе, где ты недавно побывал. Не встречал там ротного Петухова?

— Смотри-ка, своего однополчанина не навестил и даже не вспомнил, — горестно признался Пугачев.

— Значит, не встречал? — нетерпеливо прервал Лебедев. — Придется тогда мне самому туда ехать.

— По заданию?

— Не по заданию, а в счет отпуска, как по личному делу, — сказал сухо Лебедев. — Мы этому Красовскому многим обязаны, да и вообще, по человеческой совести. — Добавил сердито: — Кроме того, был такой блуждающий мерзавец — бывший зондерфюрер. Он в спецблоке работал, прибыл теперь как подданный почтенной державы, конечно, после косметической операции. Предоставили ему сейчас соответствующее помещение в связи с его чрезмерным интересом к нашим военным объектам. Красовскую он самолично истязал в спецблоке. Если присутствие дочери поможет вернуть ей сознание и врачи разрешат — свидетель обвинения.

— Значит, все-таки задание, — сказал Пугачев.

— Нет, — опять сердито возразил Лебедев. — Если состоянию ее здоровья выступление в суде может повредить, она не будет свидетелем обвинения. Это пока мое, чисто личное, не касающееся служебных обязанностей. И тут у меня к тебе просьба. Супруга твоя, насколько я помню, девица обаятельная.

— Дама, — поправил Пугачев.