В полночь упадет звезда

– Это не он! – воскликнула Брюнхильд, не давая Амунду самому ответить: обвинение в колдовстве было весьма оскорбительным и могло довести до вызова на поединок. – Это воля Фрейи! Вспомни, что мы сделали… то, о чем ты знаешь. Фрейя наказала меня тем, что привязала мою душу к Амунду. С того самого дня я думала только о нем – а ведь миновало четыре лета! Я не знаю в белом свете никого, кто был бы доблестнее Амунда, а если бы я пожелала себе менее доблестного мужа, то осрамила бы свой род. Я покорилась воле Фрейи, и тогда она пообещала мне прощение. Отец, смирись! – выкрикнула она, в порыве чувства снова взывая к самому близкому человеку ее прежней жизни. – Признай, что боги разгневались на нас за дело и что мы должны им выкуп. О́дин взял с нас выкуп через смерть, а Фрейя – через жизнь. Я исполнила ее волю, и она даст мне удачу. И ты можешь еще вернуть милость Одина, ведь ты еще не стар, и Рагнар…

– Довольно! – Олег поднял руку, и она умолкла. – Не так уж я оплошал, чтобы собственная дочь учила меня, как служить богам. Боги сильнее смертных, и если они решили отнять у меня всех детей, так тому и быть. Но согнуться они меня не заставят.

С этими словами он повернулся и пошел назад к лодьям. Глядя ему вслед, Брюнхильд едва дышала от боли в сердце, но понимала, что иного ответа он дать не мог. Судьба может быть зла к человеку, даже к тому, что носит священное звание «друг Одина». Но тот, кто достоин этого звания, никогда не склонится под ударами судьбы и примет смерть, сражаясь.

– Надо признать, кое-какие чары и правда были, – пробормотал Амунд, глядя, как Олег поднимается на лодью. – Ты ведь тоже немножко выпила того вина, когда мы сидели в шатре.

– Да, – Брюнхильд вздохнула. – И с того дня я утратила покой. Но… надо сказать… Ни одной женщине на свете боги не смогут послать счастья-доли, более огромной, чем моя…

* * *

Дружина Олега видела, как он разговаривал с Амундом и Брюнхильд перед шатром. Олег не пожал руку Амунду, не обнял дочь, не вошел в шатер. Вот он идет обратно… поднимается в лодью. Лицо его было спокойно, шаг ровен, но бережатые, помогая ему влезть, ощутили, что он дрожит.

– Назад, – чуть слышно велел Олег и махнул в сторону Троеславля.

Лодья развернулась, за ней остальные. Битвы не случилось, но лицо у князя было как у человека, потерявшего все.

Он молчал и не двигался всю дорогу, пока шли до Троеславля. Когда город на мысу приблизился, Олег посмотрел на него, потом на середину реки и поднял руку:

– Держитесь на реке. И приведите сюда вон… ее.

Он кивнул на Солоницу. Ведьмарка полулежала со связанными руками на дне лодьи, куда ее опустили, опираясь на край скамьи.

Телохранители подняли ее и подвели к Олегу. Он знаком показал, чтобы ее развернули лицом к городу. На берегу толпились люди: уставшие от гуляний, жители Троеславля не могли уйти на покой и зажить обычной жизнью, не зная, чем кончится дело с похищением Олеговой дочери огромным ужом с золотыми рожками. Мнение, что это был именно уж, то есть водяной хозяин в облике ужа, успело вытеснить все прочие. Причем его поддерживал и Благодан: быть побежденным божеством не так обидно, как любым из смертных. Хотя положение оставалось тревожным: отец еще не вернулся, младшая сестра не нашлась, мать и старшие сестры были у Олега в заложниках.

Олег встал со своего места у кормила и подошел к Солонице. Она вопросительно взглянула на него. Хотя бы часть ее предсказаний сбылась: свою дочь Олег потерял безвозвратно.

Олег вынул из ножен ударный нож и взял Солоницу за плечо.

– Боги! О́дин, Бог Повешенных, Тор, хозяин Мьельнира, Фрейр, Фрейя, Тюр! Хель, Сестра Волка! Я отдаю вам эту женщину – дочь старейшего полянского рода, княжеской крови.

Он кивнул Лютульву, чтобы крепче держал Солоницу, левой рукой взял ее за повой и запрокинул ей голову. Он говорил на варяжском языке, но во взгляде Солоницы отразилось понимание того, что сейчас произойдет. Только на миг этот взгляд дрогнул – будто ветерок всколебал поверхность серой воды – и снова стал спокоен.

Уверенным движением Олег провел острым длинным лезвием по ее горлу, перерезав гривную жилу. Кровь хлынула мощной струей, облила тело женщины и борт лодьи.

Олег сделал знак, и Лютульв толкнул тело вперед. Перевалившись через борт, оно упало в воду и исчезло в глубине. На миг среди волн мелькнули полосы разбавленной крови, но их тут же развеяло.

Подняв скрам к лицу, Олег коснулся губами окровавленного лезвия.

– Силой этой священной крови я проклинаю Амунда, сына Вальстена, князя плеснецкого. Как он отнял у меня мое самое дорогое сокровище, так пусть боги отнимут у него радость продолжения рода. Пусть до самой смерти он не дождется ни сыновей, ни дочерей, даже если проживет три срока жизни, и если мой стол после меня займет чужак, пусть то же случится и с ним. Да славятся боги!