В понедельник дела не делаются

– …Во-осемь. Се-мь…

Люди возникали молодые, зелёные, больше девчонки, но были и пацаны. Появление их встревожило Ирку, внутри её резко струна напряглась, борясь с удушающим действием наркоза.

У пацанов – мордочки лисьи, острые, оживлённые. А один – длинный, кадыкастый… Сосед из тринадцатой квартиры, Костик, сынок Варвары Семёновны. Он в медучилище учится…

Ирка сделала попытку подняться, но уже не смогла, только замычала, головой по столу заворочала.

– Чего она никак не уймётся, Пётр Евгеньич? – в голосе врачихи поверх всех тонов плавало раздражение. – Доза недостаточна?

Анестезиолог, рыжий, пожилой дядька пожал утлыми плечиками.

– Не понимаю. Всё по обычной схеме.

Ирка теперь видела только вытянутое личико соседа Костика. Напряжённо подкусив нижнюю губу, он жадно разглядывал её выбритую операции ради промежность.

Ира умирала от стыдобы. Попыталась сомкнуть широко разведённые ноги. Но наркоз одолел, она ушла.

Всё достаточно недолгое время операции, пока доктор острой кюреткой – узким ножом с петлёй на конце – выскабливал плодное яйцо из полости матки, во взбудораженном мозгу Иркином бурлила сумятица. Женщина постанывала и часто вздрагивала.

Сознание вернулось к ней в палате, куда её на каталке отвезли из операционной. Немедля Ирка, опершись локтями, сначала села, сбросив с живота пузырь со льдом, а потом встала на ноги.

Натыкаясь на медсестёр и на кровати, одетая только в короткую, едва прикрывавшую стыд майку, она, ведомая верхним чутьём, шатаясь, добралась до кабинета врачихи.

Та, погружённая в заполнение истории болезни (возможно, больной Кравцовой И. В.), среагировала не сразу. А только когда над её причёской-каре взлетел сжатый Иркин кулачок с побелевшими от напряжения костяшками.

Ирка успела ударить несколько раз, в висок и ещё куда-то, в губы, наверное, потому что все бумаги на столе оказались в крови. Докторша, перепуганная, ни черта непонимающая – кто? зачем? – визжала, как резаная белуга. На вопли её сбежалось пол отделения. Ирку еле оттащили, она бесновалась… косматая.

Дальнейшие события Миха видел сам.

– Да-а… – чесал он репу, наполняя стопки.

– Какое она имела п’аво п’ивести этих сопляков?! Костик этот вечно озабоченный. На лестнице под юбку всё в’емя но’овит заглянуть. А тут…

Маштаков на все сто был с ней согласен. Человек пришёл по вопросу деликатному, деньги нормальные заплатил за наркоз, чтобы всё прошло как можно безболезненней. А на него, как в кунсткамере, привели глазеть студентов, причём противоположного пола… Больше того, по закону подлости среди них сосед оказался! С которым каждый день в подъезде Ирка встречается.

Теперь он всем приятелям своим растреплет, проходу не дадут…

С другой стороны, студентам тоже ведь практиковаться надо… Но раз так, сделайте, чтобы больных не травмировать и не унижать.

Согласие у них спрашивайте. Сто пудов найдутся такие. Кому всё по барабану. Ширмочки поставьте, чтобы лица не видно было, а только нижнюю часть… Через стекло демонстрируйте… В конце концов, завели бы студентов этих, когда наркоз бы уже подействовал… Какие гинекологи все циничные… Одна Кржеминская Вера Ипполитовна, приятеля Саши Веткина сожительница, чего стоит. Погубит хищница кровоядная честного парня!

– Убью её, гадину к’ашеную! – с каждым глотком водки Ирка становилась всё решительней.

Глаза у неё смотрели в одну точку, лицевые мышцы ослабли, она выглядела гораздо старше своих паспортных данных, одутловатая вся.

– Кого убьешь? Кржеминскую?! – осоловело переспросил Миха.

Тут дверной звонок залился трелью птичьей, заставил обоих разом вздрогнуть.

– Кого ещё несёт? – Ирка обозначила намерение приподняться.

Миха остановил её:

– Сиди, я сам открою.

Пока он возился с замками, спьяну запутавшись, – один открывал, а второй в тоже время закрывал, – человек в подъезде ещё раз нажал на кнопку. Разразилась новая механическая рулада.

– Да го-осподи! – донёсся с кухни протяжный Иркин вздох.

Наконец Маштаков смог открыть дверь. На пороге, напротив него, с папкой под мышкой стоял участковый Муравьёв.

– Здравия желаю, – сказал он, приложив ладонь к козырьку фуражки.

– Виделись, – отозвался Маштаков. – Чё те, Анатольич?

Майор заглянул в мятый листок, потом на номер двери, после снова сверился с листком.

– А гражданка Кравцова Ирина Всеволодовна тут проживает?

– Тут, тут, та-ащ майор. Заходи. Стоп, ноги вытри. Ты по врачихиной заяве? Быстро у нас, это самое, органы работают. Водки не предлагаю, ты на службе… Чайку?

13

Витёк Сидельников прочно засел на мели. Со всех сторон ему выходили вилы тройные.

С Валькой он, правда, как и предсказал оракул Маштаков, помирился. Вернулась она в лоно семьи. Поникшая, будто побитая собака, с семицветным бланшем на вывеске, в плащишке с чужого плеча. Свой румынский во время загула – тю-тю…

Хрен ли толку, что вернулась? Пенсию всю успела дунуть, а до следующей ещё – как до Пекина раком.

И Маштаков хоть и рассчитался чин-по-чину по «девяточке» за пять суток, отработанных по «камере», да разве ж это деньги?

Через три дня остались шиш да камыш.