В понедельник дела не делаются

Забор Витёк преодолел тяжко, с кряхтеньем, еле уберёгся, чтобы за проволочину колючую последние шкары[114] не разодрать.

Обдирая руки о занозистые доски, сполз с другой стороны, в облетевшую полынь, в чапыжник пыльный.

Углубился в участки, на ходу прислушивался, ухо торчком поставив. Тишина! Только ветер листья на деревьях шурудит… Шелестят они, подсохшие, заскорузлые… летят. Палый лист под шкарами шелестит. Идёшь, как по дорожке ковровой во Дворце съездов за высокой правительственной наградой…

«С закруткой на спине!»

У первого облюбованного домика-«скворечника» огляделся. Через плечо плюнул, крестом лоб мазанул. Сплющенным концом «фомича» в щель дверного проёма проник поглубже. Сильнее рычаг чтобы вышел. Навалился… только хрустко крякнуло, как скорлупа. К-кряк!

«А ты боялась!»

Витёк захихикал: «С почином вас, гражданин Сидельников! Покушение на родимую сто сорок четвёртую, ныне сто пятьдесят восьмую[115] имеем! От двух до шести!»

По лбу из-под козырька кепаря – синего мохерового, когда-то супермодного – липкий пот протекал. В глаза попал зараза, глаза поедом ест… зенки то есть.

Что в садовом домике взять можно? Инвентарь, какой на зиму оставляют, самый малоценный. Посуду алюминиевую – на цветмет… кастрюли, ложки-вилки. Одёжка тут хранится самая бросовая, рванина… Моль и та её жрать только с великой голодухи будет – в ста потах промаринованная, ветрами с дождём выдубленная.

В мешок Витёк кидал всю металлическую приблуду. Впотьмах разве разберёшься, где цветмет, а где сталь.

Работал он в перчатках… чтобы не делать отпечатков. Не лох, чай! Пальчики его, многократно судимого, хранятся в картотеке, в системе этой, как её… «Папилон»[116]… Наследишь, враз вычислят.

Ещё старался он шибко не пакостить после себя. Не ломать без крайней нужды косяки и притолоки. Чтобы меньше у хозяев нервов поднимать. Придут (большинство по весне), обнаружат пропажу, поматерятся, повздыхают, а то и всплакнут и… врежут новые замочки, щепки с осколками на газетку заметут. А заявлять в ментуру не станут.

Но ежели и заявят – полбеды. В российской милиции народ тёртый работает, начнут ущерб считать, кубатурить, заставлять терпил реальные цены пропавшего называть.

– Когда-когда приобретали? В семьдесят седьмом? И сколько тогда секатор стоил?

Если меньше «минималки»[117] получится, откажут по малозначительности и материал – в архив.

Но даже если и возбудят дельце, впахивать по нему, как по другим преступлениям, по «квартирным» тем же обносам[118] не будут. Потому как ущерба с гулькин хрен, возни много, а перспектив – никаких.

Садовый инвентарь весь в пункты цветмета сдается, а их по городу – миллион. В пункте этом самом товар никогда не залежится, тут же жох-скупщик его по назначению отправит, на пункт следующего, кхм, уровня… А там вагонами – в Москву или за границу даже… в Прибалтику там… А чё? Были вилки-ложки, а из ихнего лома новых понаделают, ещё лучше…

Реальный риск один – хозяева в плен возьмут. Тогда отмудохать могут крепко. Очень в народе страсть к частной собственности развилась!

Три домушки подряд Витёк навестил, и мешок после этого еле пёр на горбу. Прикидывал, как через забор его перевалить будет. Совладает ли?

На ходу сдёрнул с ветки одинокое, непонятно для кого оставленное диковинно красивое яблоко. Насыщенно-жёлтое, в красных долевых полосках. Толкнул в боковой карман.

«Ещё в одной хибаре пошурудю и алесс. “Михаил Светлов” – ту-ту![119] Да ещё, гадство, ноги промочил…»

Светало, цвета перестали быть однотонными, серыми. Эвон крыша у домушки, которую в последние наметил – коричневая или красная?

Вывернув из трухлявого косяка скобу, на которой остался бесполезный навесной замчишко, Витёк подумал: «Баба делала, лишь бы висело. Ду-ура…»

Внутри обычная обстановка – стол, старый короткий диван с валиками. Штор на окошке не имелось в наличии, всё без подсветки видать. Витёк подцепил снизу ящик стола, в котором должны быть ложки-вилки…

Вдруг на диване кто-то крепко завозился, заныли старые пружины.

Вор обмер, ноги подкосились.

«Засада!»

Он вскинул «фомку». Зная, что ударит, ежели припрёт. В тюрьму ему дороги нету. Лишь бы не по голове… Мокруху заделаешь – искать будут серьёзно. За убийства с ментов начальство спрашивает…

– Лежи, нах! – выкрикнул Витёк хрипло, чтобы сразу жути нагнать.

Человек, принявший конкретные очертания – нестарый мужик, мордатый, растрёпанный, тупо соображал спросонья, а может и с похмела.

– Ты чё тут? Чего те?!

Он скинул ноги с диванчика, усаживаясь поудобней, пружины взвывали при каждом шевелении, аж лязгали. Правую руку мужик себе за спину завёл, нащупывая как бы там что-то.

Витёк затравленно прикидывал, что в тесноте ему не прошмыгнуть на выход. Хозяин по любому зацепит – молодой, здоровый, рукастый. Ещё выше занёс он ломик, за голову.

– Лежи, говорю!

– Тих-тихо, зёма! Охолони, – тот, на диване, руку вперёд выставил, успокаивая.

Но правую из-за спины так и не выпростал. А туловом вперёд посунулся. Почти готовый для рывка.