В понедельник дела не делаются

Университет закончил. Юрфак! Прокурором работал! По его мозгам и заслугам ему нынче надо на большой должности заседать, а не оперком бегать… Кабы не любовь к змию зелёному.

«У всех у нас у русских одна беда… Что у воров, что у ментов!»

И, уже не раздумывая, Витёк принялся накручивать чёрный эбонитовый диск, набирая номёр Птицына.

– Два двенадцать… пятьдесят один…

Заместитель начальника каэм снял трубку не сразу, а когда снял, продолжал говорить возбуждённо, – там, у себя в кабинете:

– …вам хоть кол на голове чеши!

И раздражённо всё ещё, но пытаясь утихомирить себя, отозвался в трубку:

– Слушаю, Птицын!

– Алё, Вадим Львович, – запел в тяжёлую металлическую трубку Витёк, – это знакомый ваш один… старый… Из отряда первых космонавтов… Узнали?

Витёк шифровался по многолетней привычке, въевшейся в мозги. Истово веря в реальную возможность того, что все служебные телефоны ментовского начальства прослушивает КГБ.

– Привет, – буркнул в ответ Птицын, – сколько лет сколько зим… Говори быстрей, у меня со временем сейчас напряг.

– А я секундочку только оторву, Вадим Львович, – Ви-тёк, с каждой тикающей минутой продолжавший хмелеть (алкоголь ещё не весь всосался в кровь), оттягивал заветный момент. – Вы, я в газетке читал, гуся одного ищёте… Плечевую он на трассе прикопал…

– Допустим, – в голосе подполковника обрёлся интерес.

– Пересечься бы с вами, потележить… По телефону не могу…

– Стоящая хоть тема?

– Вади-им Львович, вы меня знаете… Разве я буду такого большого начальника по пустякам отрывать? Себе дороже…

– Блин, да ты на кочерге вроде?

– Как алмаз тверёзый, Вадим Львович! Как алмаз…

– Ну так подруливай в отдел… Дорогу знаешь, – Птицын старался говорить без напора.

По вкрадчивой интонации было понятно, что он повёлся.

– Не с руки мне сёдни у вас светиться… Расскажу, поймёте почему… Пересечёмся в городе лучше…

– Годится. Говори, где и когда.

– По времени сами определитесь, вы на службе… А по месту… Давайте в парке Пушкина, за эстрадой… Со стороны профилактория недостроенного подъедете… Тама лишних глаз не бывает…

– Через час буду.

– Это самое, Вадим Львович, а щас-то сколько времени? Хронометр мой фамильный – в лабазе…

– Девять сорок пять. Утра.

– Юморите всё, – Витёк готов был болтать без конца, хмельной, он нуждался в собеседнике.

В трубке басисто зарезонировали короткие гудки. Витёк вернул её на стальную, тронутою ржой вилку. Похлопал себя по карманам. Наткнулся на что-то круглое, неожиданное. Запустил в карман руку, вытащил яблоко. Яркое, полосатое… Жёлтое с красным, на коричневой веточке – сморщенный листок.

– Чего я, дурень, без закуси пил-то?

14

Виктор Петрович Коваленко, как и неведомый ему тёзка «Космонавт», переживал тяжёлую пору. Зампрокурора физически ощущал густоту сгущавшихся над ним туч. Брюхатых, предгрозовых, беременных крупными неприятностями. На службу идти не хотелось. Всё валилось из рук. Когда такое было?

У жены на работе вдруг возникли проблемы, объявили о предстоящем сокращении. Разразилась семейная сцена… да что там сцена! Истерика самая натуральная. Наталья заявила, чтобы он решал её проблему. Чтобы немедленно выходил на генерального директора.

– В прокуратуре работаешь, а родной жене помочь не можешь! Крыша у тебя от работы твоей скоро съедет!

«Последнее вполне вероятно», – Виктор Петрович не спорил.

Прокурор теперь общался с ним лишь в исключительных случаях, когда без посредников невозможно было обойтись.

Разговаривал подчёркнуто официально.

Сперва Коваленко казалось, что Трель диким для государева ока поступком – освобождением лидера ОПГ Рожнова – вызвал в коллективе осуждение, понятное маленькому корпоративному сообществу, где ценности и приоритеты заданы системой. Но прошло короткое время, волна спала, шептаться по углам перестали, и вакуум начал образовываться вокруг самого Виктора Петровича.

Коллеги почуяли признаки надвигающейся на зама опалы.

К нему почти перестали заходить без дела. Просто чтобы поболтать как раньше, попить на халяву хорошего кофейку, до которого зампрокурора был большим любителем.

А в этот понедельник вышел приказ о перераспределении обязанностей. По нему у Коваленко отбирался надзор за прокурорским следствием. Теперь этот участок будет курировать лично первый руководитель.

Это был очередной и чрезвычайно болезненный наезд. Участок невелик по объёму, пятеро следаков по штату, живых – четыре (один – в длительной командировке в Генпрокуратуре), но чрезвычайно важный. Следствие прокуратуры вело самые серьёзные дела в городе, а должностные – поголовно.

Ознакомившись в канцелярии с приказом, Коваленко закрылся в кабинете и больше часа просидел в трансе. Не реагируя на верещанье телефона и на дёрганья в дверь.

В мозгу бушевало очнувшееся от почти трехлетней спячки желание накатить. С трудом взял себя в руки. Понимая отчётливо, что если поддастся, тогда – конец, позорное изгнание в народное хозяйство. Никто не простит временной слабости, не вспомнит о прошлых заслугах.