В понедельник дела не делаются

Таким образом, следователь заполучал Вику в свое распоряжение на целых десять суток. Завтра её трезвую, точнее, похмельную Максимов допросит спокойно, без суеты. Проведет очную ставку с Вовкой Петровым, который, как по спецзаказу, сегодня прибыл из СИЗО этапом.

«И помозгуем, что с ней дальше делать».

Это было простое, но мудрое решение. А самое главное, практически законное. Под указ Президента 1815, если толковать его буквально, Егорова не подпадала, несмотря на то, что не имела ни постоянного места жительства, ни документов. Однако она не занималась бродяжничеством и попрошайничеством.

Зарабатывала на хлеб насущный иначе. Грязным раздолбанным влагалищем.

«Бр-р-р… подумать страшно!» – у Виктора Петровича зачесалось в горле, он заторопился к двери.

«Ладно, отнесем это к очередной недоработке законодателя. К некой правовой яме, которую можно без труда перешагнуть. К проблеме всегда надо подходить творчески… Слыхивал ли герр Трель в своём арбитражном суде про подобные тактические ходы?»

Вика дала нормальные показания, почти слово в слово подтвердив Вовкины. Признала, что на следующий день после убийства выстирала одежду Фадеева с Петровым, уничтожив следы преступления. То есть взяла на себя такую же, как у сожителя-Вовки, статью за заранее необещанное укрывательство.

Ей предъявили обвинение и сразу, пока она была под рукой, прекратили дело с признанием вины. С учетом того, что ранее она не судима, и что преступление совершила небольшой тяжести. Принимая во внимание деятельное раскаяние. В общем, сделали из неё хорошую свидетельницу. Не тащить же, в самом деле, бабу в суд? Что она могла сделать против двоих отмороженных дебилов? Только вякнула бы, закопали бы в шесть секунд по соседству с Олькой. Огород-то большой. Кстати, свои показания Егорова подтвердила на очной ставке с песковским гаишником. Про то, что говорила ему за убийство. Гаишник, понятное дело, остался при своих. Рассказал, что действительно встречался на трассе – в середине, что ли, августа – с Егоровой, которую знает как проститутку, но она была в дуплет пьяная и плела невнятные небылицы. Максимов докладывал зампрокурора, что выглядел гаишник на очной ставке довольно-таки неуверенно. Неуютно ему было. «Значит врёт, сволочь. По уму за такое надо гнать из милиции взашей. Под свист и улюлюканье. Без погон и пенсии. Но не докажешь ведь. Слово против слова. Причем с одной стороны – трассовая полубомжиха, с другой стороны – офицер милиции». Младший лейтенант, тот, что доставил Егорову, в пятницу снова возник. Его привёл в кабинет к Коваленко Максимов. У младшего лейтенанта было скорбное лицо несправедливо обиженного, в полусогнутой руке – половина стандартного листка с машинописным текстом. Виктор Петрович сразу понял, что это его письменное напоминание о невыполненном отдельном поручении следователя, а поперек – строчек на десять – размашистая резолюция начальника милиции. В письме зампрокурора ставил вопрос о дисциплинарной ответственности за проявленную неисполнительность. – Вот бумажка пришла в ПОМ, – уныло начал младший лейтенант. Коваленко ещё в прошлый раз понял, что участковый этот неумный. В прошлый раз отважился нахально его поправлять. А теперь официальное письмо, подписанное заместителем городского прокурора, младшим советником юстиции, именует бумажкой. Спасибо, еще на гвоздик бумажку эту в сортире не повесил. Виктор Петрович над собой усилие и промолчал. – Мы же нашли Егорову… Транспорта не дают… добираюсь везде своим ходом… Мы всегда следователям помогаем, – канючил младший лейтенант. Тут Коваленко не выдержал.

– Минуту внимания! – провозгласил он. – О какой это такой помощи идет речь? Запомните раз и навсегда: исполнение поручения следователя, а тем более прокурора – обязательно. Как присяга! Тем более направленное на раскрытие убийства!

Раскрытие преступлений – это ваша прямая обязанность. Главная обязанность! Соломино ведь ваша зона?

– Моя, – согласно кивнул милиционер.

– Так как же так: на вашей территории совершено убийство, вся деревня знала, а участковый не владеет ситуацией! Сорок дней (в воспитательных целях зампрокурора удвоил срок) убитая женщина лежала закопанной, вся деревня ходила ее могилку проведать. Сотрудники розыска в городе, в кабинете сидючи, вперед вас узнали про это убийство!

– Все в деревне боятся, что сожгут, не говорят ничего, – оправдывался участковый.

Было видно, что он уже не рад, что связался.

«Ничего, глупость и наглость надо учить конкретно!»

– Чего вы от меня сейчас хотите?! – Коваленко насупился.

Неуемный младший лейтенант снова подставился, заныв:

– Значит, надо было просто написать, что не нашли и все… А мы искали… Нашли вот…

– Не-ет, мне определенно нравится ваша постановка вопроса, – Виктор Петрович выговаривал слова уже с нескрываемой злостью. – Спасибо за одолжение! Учту всенепременно. Ещё вопросы есть?

Участковый, стоя навытяжку, тяжело молчал. Уши его приобрели густой малиновый окрас.

– Тогда свободны, – махнул рукой Коваленко.

Милиционер развернулся и ушел, не выходя из образа неправедно обиженного.