В присутствии врага

Этого уверения, по-видимому, оказалось достаточно, хотя Чемберсу потребовался еще глоток виски, прежде чем он снова заговорил.

— Тогда, в среду ночью, у меня наверху была не женщина, — сказал он, отводя глаза в сторону. — Это был мужчина. Его имя Рассел Маевски, хотя инспектору он, вероятно, больше знаком под своим актерским именем — Рассел Мейн.

— Телезвезда, — сказал Нката Линли. — Играет копа.

Он играл роль сверхсексуального полицейского детектива. Действие разворачивается в Южном Лондоне на улице Уэст-Фарли, поэтому так же называется и сам фильм — жестокая драма о преступлении, поимке преступника и его наказании. В настоящее время это убойный хит на Ай-Ти-Ви[23], и эта роль вознесла Мейна если не в стратосферу индустрии развлечений, то, во всяком случае, до высот всеобщего узнавания. Это то, к чему стремится каждый актер — признание своего таланта. Но вместе с признанием пришли и определенные ожидания, что этот актер в жизни будет хотя бы частично похож на своего героя. Однако в определенном плане Рассел совсем не напоминал своего героя. В действительности он даже никогда не был с женщиной, кроме как на экране. Вот почему они — Рассел и Дэмьен — так стремились сохранить свои отношения в тайне.

— Мы вместе уже три года, даже почти четыре, — он смотрел куда угодно, но только не на Линли или Нкату. — Мы должны быть осторожны, потому что люди полны предрассудков, не так ли? И было бы близорукостью ожидать от них чего-то другого.

Рассел живет здесь, завершил свой рассказ Чемберс. В данный момент он на съемках, но часам к девяти или десяти сегодня должен вернуться. И если полицейские хотят поговорить с ним…

Линли вручил Чемберсу свою визитную карточку.

— Передайте мистеру Мейну, чтобы позвонил. Оказавшись опять в переулке после того, как за ними закрылась дверь и музыка снова полилась изнутри, Нката спросил:

— Думаете, он знает, что наши ребята из особого подразделения держат его под колпаком?

— Если и не знает, то теперь об этом подумает, — ответил Линли.

Они шагали по направлению к Мерилбоун-лейн. Линли мысленно сортировал имеющиеся сведения. У них накопилось достаточно много информации и улик — от отпечатков пальцев до лекарства; от школьной формы, найденной в Уилтшире, до очков, обнаруженных в машине в Лондоне. Между всем этим должна быть какая-то логическая связь, и нужно только хорошо присмотреться, чтобы разглядеть ее рисунок. В конечном счете все, что они нашли, и все, что узнали, должно быть привязано к одному человеку. И этот человек обладал сведениями о том, кто был отцом Шарлотты Боуин, необходимой изобретательностью, чтобы осуществить два успешных похищения, и дерзостью, чтобы действовать среди бела дня.

Кем может быть этот человек, думал Линли. Очевидно, существует только один разумный ответ на этот вопрос: преступник знает, что если даже его увидят с ребенком, то для него быть замеченным еще не означает быть пойманным.

* * *

«Пираньи», — думала Ив Боуин. Сначала она называла их про себя шакалами, но шакалы по природе своей питаются падалью, в то время как пираньи пожирают живую плоть и, предпочтительно — кровоточащую. Репортеры осаждали ее весь день: у выхода из помещения окружного комитета, у министерства внутренних дел, перед зданием парламента. Их сопровождали подручные — фоторепортеры из газет и беспардонные «свободные» фотографы — «папарацо». Все вместе они томились на мостовых, там же пили кофе, курили, ели пончики с джемом и криспы из пакетов и при этом кидались на всякого, кто мог бы дать им хоть крупицу информации о дальнейшей участи, состоянии духа или реакции Ив Боуин на разоблачение, сделанное Дэнисом Лаксфордом в сегодняшней «Сорс». Во время этих налетов они забрасывали жертву своего внимания вопросами и щелкали фотоаппаратами. И горе было тому, кто рассчитывал спрятать лицо или отразить словесную атаку резким ответом.

Сначала Ив думала, что вчерашняя ночь была для нее адом. Но каждый раз, когда входная дверь помещения ее окружного комитета открывалась, впуская внутрь гомон голосов и вспышки фотокамер, она понимала, что часы между звонком Лаксфорда и моментом, когда она окончательно осознала тщетность своих попыток воспрепятствовать публикации статьи, были еще только чистилищем.

Она сделала все, что могла. Она вспомнила всех, кто был ей чем-то обязан, и сидела, не выпуская из рук телефонную трубку часами, обзванивая судей, королевских адвокатов и каждого из своих политических союзников, коими она успела обзавестись. Каждый звонок преследовал одну и ту же цель — запретить выход статьи «Сорс», которая, по утверждению Лаксфорда, должна спасти его сына. И каждый звонок заканчивался одним и тем же результатом: заключением, что такой запрет невозможен.

Целую ночь она выслушивала вариации на одну и ту же тему — почему она не в силах добиться судебного запрета, несмотря на свое высокое положение в правительстве.