В присутствии врага

Алекс латыни не знал, поэтому перевести не мог. Но слова звучали впечатляюще. И они помогли ему прийти в себя.

Он не может и дальше сидеть сложа руки. Он должен действовать и будет действовать. Не из-за Ив. И не из-за Лаксфорда. И не из-за того, что произошло между ними много лет назад и по какой причине. А из-за Шарли, которой нет дела до войны между ее родителями. И для Шарли он сумеет кое-что сделать.

* * *

Когда Лео вышел из кабинета дантиста, Дэнис Лаксфорд не сразу нажал на кнопку автомобильного сигнала, а подождал секунду. Его сын стоял в солнечном свете позднего утра, и его льняные волосы трепал ветерок. Он оглядывался по сторонам, недоуменно морща лоб. Мальчик ожидал увидеть «мерседес» Фионы, припаркованный в сотне метров от дома зубного врача, мистера Уилкота, где она его высадила час назад. И совсем не ожидал обнаружить, что его отец решил побеседовать с ним как мужчина с мужчиной за ленчем, прежде чем водворить его обратно в школу.

— Я заберу его, — сказал накануне Лаксфорд Фионе, когда она собиралась заехать за сыном и отвезти его обратно в школу. И видя, что Фиона замялась в нерешительности, продолжил: — Ты сказала, дорогая, что он хотел поговорить со мной. О Беверстоке, помнишь?

— Это было вчера утром, — напомнила она.

В ее словах не звучало упрека. Она не сердилась за то, что он не сумел встать вовремя, чтобы за завтраком поговорить с сыном. Не сердилась также и за то, что он вернулся вчера далеко за полночь. Фиона и не подозревала, что он понапрасну прождал звонка от Ив Боуин, надеясь получить согласие на то, чтобы напечатать правду о Шарлотте на первой странице своей газеты. Для нее прошлая ночь была очередным случаем неизбежного вторжения его служебных дел в их личную жизнь. Она знала, что его карьера требовала от него работы в самое разное время, поэтому, как обычно, просто перечислила факты: Лео сказал, что хотел бы поговорить с отцом два дня назад, сам Дэнис запланировал этот разговор на вчерашнее утро, а сейчас она не уверена, что сегодня Лео все еще хочет поговорить с ним. Для этого у нее есть основания. Мальчик так же изменчив, как английская погода.

Лаксфорд нажал на сигнал. Лео повернулся в его сторону. Ветер развевал его волосы, освещенные солнцем, и они образовали как бы сияющий ореол вокруг лица, осветившегося улыбкой. Это была неотразимая улыбка, так напоминавшая улыбку его мамы, и каждый раз при виде ее сердце Лаксфорда замирало, а разум требовал, чтобы Лео стал жестче, резче, чтобы ходил со сжатыми кулаками наготове и рассуждал как маленький задира. Естественно, Лаксфорд не хотел, чтобы его сын и вправду был задирой, но, если бы в нем было хотя бы немножко от задиры, хотя бы одна десятая доля, уже тогда его восприятие жизни не было бы для Лаксфорда источником беспокойства.

Лео помахал ему рукой. Забросив ранец на плечо и слегка подпрыгнув от радости, он направился к отцу. Его белая рубашка выбилась из брюк и с одного бока торчала из-под темно-синего школьного пуловера. Лаксфорду понравился его вид. Пренебрежение к аккуратности отнюдь не было характерно для Лео, но, несомненно, было свойственно любому обычному мальчишке его возраста.

Лео забрался в «порше».

— Папочка! — воскликнул он, но тут же поправил себя: — Папа. Слушай, а я ждал маму. Она сказала, что будет у булочной, вон там, — он ткнул пальцем в соответствующем направлении.

Лаксфорд искоса взглянул на руки Лео. Они были идеально чистыми, ногти аккуратно подстрижены. Лаксфорд присовокупил эту информацию ко всему остальному, что беспокоило его в собственном сыне. «А где же грязь? Где ссадины, заусенцы, пластыри? — с раздражением подумал он. — Проклятье, это же руки Фионы с длинными, сужающимися к концам пальцами и овальными ногтями с идеальными полумесяцами у основания…» Да была ли затрачена хоть капелька его собственных генов на создание его сына? Почему внешняя похожесть должна оборачиваться похожестью во всем остальном, размышлял Лаксфорд. Лео, судя по всему, унаследует от Фионы даже ее высокую гибкую фигуру, а не более крепкое отцовское телосложение. Лаксфорд провел немало часов в раздумьях о том, какое применение мог бы найти Лео своему телу. Ему хотелось видеть своего сына бегуном на длинные дистанции, прыгуном в высоту, в длину, прыгуном с шестом. И ему совсем не хотелось представлять своего сына тем, кем тому самому хотелось бы стать — танцором.

— Томми Гьюн довольно высокого роста, — заметила Фиона, когда Лаксфорд заявил: «Нет, нет и еще раз нет!» — по поводу пары туфель для степа, которые хотел бы получить Лео на день рождения. — И Фред Астор, разве он не был высоким, дорогой?

— Дело не в этом, — процедил тогда сквозь зубы Лаксфорд. — И, ради Бога, Фиона! Лео никогда не будет танцором, и чечеточные туфли ему не нужны.