В присутствии врага

Тогда Лео сам взялся за дело. Он приклеил суперцементом мелкие монетки к каблукам и носкам своих лучших туфель и энергично отбивал чечетку на кафеле в кухне. Фиона сочла этот его поступок проявлением изобретательности. Лаксфорд же назвал это непослушанием и порчей вещей и в качестве наказания на две недели лишил сына прогулок. При этом нельзя сказать, что такая мера наказания расстроила Лео. Он сидел в своей комнате, читал книги по искусству, ухаживал за своими зябликами и перебирал фотографии обожаемых им танцоров.

— По крайней мере, ему нравятся современные танцы, — говорила Фиона. — Это совсем не то, что учиться классическому балету.

— И речи быть не может, таково мое последнее слово, — заявил Лаксфорд и не поленился удостовериться, что школа для мальчиков Беверсток не включила в свой учебный план уроки танцев — будь то степ или что-то другое — с тех пор, как он там учился.

— Мы с мамой хотели зайти поесть поджаренных булочек с чаем, — сказал Лео. — После зубного врача. Но у меня рот ничего не чувствует, поэтому, думаю, вряд ли они доставят мне большое удовольствие. Посмотри-ка, пап, мой рот, он не выглядит как-то странно? Он совершенно ничего не чувствует, как чужой.

— Отлично он у тебя выглядит. А я думал, мы с тобой позавтракаем… Если ты можешь пропустить один урок и если твой рот тебя не слишком беспокоит.

— Ты еще спрашиваешь, — улыбнулся Лео. Повернувшись на сиденье, он пристегнул ремень безопасности. — Мистер Поттер хочет, чтобы на родительский день я пел соло. Он вчера мне об этом сказал. Мама тебе не говорила? Это будет аллилуйя, — он опять сел прямо. — То есть, я полагаю, это не совсем соло, потому что хор в это время тоже будет петь, но там есть одно место, где я пою совершенно один почти целую минуту. Надеюсь, это можно посчитать соло, правда?

Лаксфорду хотелось спросить, не мог ли его сын подготовить что-нибудь другое ко Дню родителей, например, придумать научный проект или произнести речь, призывающую одноклассников к политическому восстанию. Но он вовремя прикусил язык и завел машину, которая влилась в уличный поток.

— С нетерпением буду ждать твоего выступления, — произнес он и лживо добавил: — В Беверстоке я всегда хотел петь в хоре. Там прекрасный хор, но я не мог попасть в тон. Что бы я ни пел, всегда получалось как громыхание булыжников в ведре.

— В самом деле? — Лео отреагировал на ложь с обескураживающей проницательностью, также унаследованной им от матери. — Вот смешно. Я бы никогда не подумал, что тебе хотелось петь в хоре, папа.

— Почему бы нет?

Лео осторожно прижимал кончиками пальцев верхнюю губу, с любопытством выясняя степень онемения своего рта.

— После дантиста, я полагаю, губы можно измолоть в пюре и даже не заметить этого, — задумчиво проговорил мальчик. — Полагаю, можно даже их сжевать и проглотить, и тоже ничего не заметить. Невероятно, правда? — И сразу, опять так же, как делает его мать, неожиданный резкий поворот в разговоре, чтобы застать собеседника врасплох: — Я ожидал, ты скажешь, что это довольно по-девчоночьи — петь в хоре. Да, папа?

Но Лаксфорда не так-то просто было увести от выбранной им темы. И позволить своему сыну переключить разговор на анализ поведения отца он тоже не собирался. Достаточно того, что это делала Фиона.

— Я говорил тебе, что в Беверстоке теперь есть школьный клуб гребли на каноэ. Это новшество. Когда я там учился, этого не было. Они тренируются в бассейне — кстати, в одноместных каноэ — и каждый год совершают экспедиции на Луару. — Не проблеск ли интереса мелькнул на лице Лео? Лаксфорд решил, что это именно так, и продолжил, вдохновленный этим: — Гребля на каноэ входит в состав ККФ. Они сами делают эти каноэ. А во время пасхальных каникул неделю живут в лагере: лазят по горам, спускаются на парапланах, стреляют, учатся жить в палатках, оказывать первую помощь и все такое, представляешь?

Голова Лео поникла. Его пуловер задрался ремнем безопасности, пряжка брючного ремня оказалась снаружи, и он теребил ее пальцами.

— Тебе понравится, вот увидишь. Понравится даже больше, чем ты предполагаешь, — говорил Лаксфорд, стараясь показать своим тоном, что он исходит из счастливой уверенности в полном взаимопонимании и содействии со стороны Лео. Свернув у Хайгейт-хил, он поехал по направлению к главной улице. — Где бы нам позавтракать?

Лео пожал плечами. Лаксфорд видел, как он покусывает зубами верхнюю губу.

— Не делай этого, Лео. Во всяком случае, пока не отошла заморозка, — посоветовал Лаксфорд, и Лео, казалось, глубже вдавился в сиденье.

Поскольку от сына никакого предложения не последовало, Лаксфорд наугад втиснул свой «порше» на свободное место вблизи ультрамодного кафе на Понд-сквер и провел Лео в зал, не обращая внимания на то, что обычно беззаботно-веселая походка Лео превратилась сейчас в унылую поступь. Он провел его к столику, дал в руки глянцевое кремового цвета меню и прочитал вслух на световом табло названия предлагаемых сегодня блюд.

— Что будем заказывать? — спросил он.