– В этом действительно состоит их особенность. У нас принято считать японцев условными, но, по правде говоря, не они условны, а мы сами. В японских художниках много непосредственности… И это понятно: они гораздо ближе нас к природе и поэтому вернее воспроизводят ее… Они постоянно живут на солнце, а мы любуемся солнцем только на “стрелке”, да и то, став к нему спиной.
Японская выставка устраивается, по словам г. Рериха, отчасти в пользу вдов и сирот погибших в эту войну матросов[114]
, которым будет отдана половина входной платы[115].Справедливости ради следует заметить, что наряду с восторженными отзывами встречались и язвительно-негативные. Например, в “Петербургской газете” за 9 октября 1905 года появился фельетон “Как мы с бароном были на японской выставке”. В первом же предложении автор, скрывшийся под псевдонимом “Мы”, заявил: “Почему эта выставка названа “душой японского народа”? По-моему, души-то тут, именно, и нет. ‹…› Здесь все какое-то стерилизованное: драконы, птицы, обезьяны, пейзажи. А в особенности меня возмущают эти стерилизованные японки”. Далее критический пафос набирает силу:
Тьфу!.. Что это за гадость… За ноги подвешена толстая беременная женщина… Тут же сидит какая-то старая ведьма и точит нож. Неужели это акушерка? И неужели этот грубо реальный оперативно-гинекологический сюжет мог вдохновить художника!.. – Ты ошибаешься. Это не реальность, а поэтическая сказка. Это не акушерка, а ведьма, которая по преданию питалась утробными младенцами… Она ловила женщин и…
– Уйдем отсюда, от этого стерилизованного искусства. Пусть им восхищаются те, кому это по долгу службы принадлежит… Это искусство лакированных коробочек и вазочек. Наши русские художники титаны по сравнению с японскими…[116]
Однако весь этот успех (пусть даже скандальный) у критиков, газетчиков и молодых художников не имел практических последствий. Организовывать выставки было непросто. Последняя пришлась на октябрь 1905-го, когда вокруг бушевала всероссийская политическая стачка. Да и раньше коллекционер находил совсем немного поддержки. И полную незаинтересованность выказывали те, кто мог принять решение о покупке всего собрания.
Попытки Китаева найти постоянное место для экспонирования коллекции
С самого начала (1896) попытки Китаева выставлять свою коллекцию и найти для нее постоянное место наталкивались на всяческие препоны. В архиве Академии художеств сохранилось письмо, в котором он живописует свой грустный опыт по организации первой выставки. Оно было написано в 1904 году и адресовано секретарю АХ В. П. Лобойкову:
Многоуважаемый Валерьян Порфирьевич,
‹…› Вас конечно интересует только пункт, касающийся Академии Художеств. Но, чтобы ответ мой был понятен, я должен начать издалека: я с увлечением составлял коллекцию, имея в виду бесплатно выставить ее для обозрения публики, считая коллекцию достаточно полной, чтобы соотечественники мои, видя художества Японского народа и 1300 фотографий страны и быта нации, составили себе ясное представление, с каким соперником (в 1896 году) мы имеем дело.
Для осуществления моей молодой затеи (в то время мне было около 30 лет) привезя коллекцию в Петербург, я обратился в И. О-во Поощ. Художеств за бесплатным помещением, думая, что развитие художественных вкусов Русского Общества входит в его задачи. И что же я узнал? Что я должен заплатить какую-то огромную цифру – не помню 1000 р. или 2000 р. в месяц – и все заботы и охрану принять на себя! Это первый нож в сердце. (К несчастию мой добрый знакомый и сосед по имению, Дм. Вас. Григорович, был не у дел и совершенно больной и душой и телом: не мудрено – его детище – музей обратился в дом торговли, поэтому выхлопотать даровое помещение Д. В. мне не мог).
Я обратился в Академию Наук, считая, что этнографическая часть фотографий достаточно интересна, чтобы это Ученое Учреждение оказало поддержку моей просветительной затее. Зало мне действительно предоставляли даром, но совершенно пустое. Мольберты, коленкор, ОТОПЛЕНИЕ, администрацию, охрану, устройство – все это должен был делать Я ЕДИНОЛИЧНО.