В родном углу. Как жила и чем дышала старая Москва

До брака он не знал женщин. До поездки в Лапландию был вегетарианцем (вне всяких «толстовских» мотивов). Курить стал уже в поздние годы. Каждое лето проводил у дяди-лесничего на Оке, в лесу (я провел с ним там несколько дней в 1903 г.), и жил там здоровой деревенской жизнью: купался в Оке (не умея плавать, переплывал на бревне верхом, гребя руками, как веслом, широкую «старицу» Оку), много ходил пешком, охотился; в Москве каждый день гулял в Сокольниках, совершая далекие прогулки. Было что-то «спартанское» в его жизни – чистое, крепкое, торжественное и вместе изящное.

Он блестяще окончил университет, получив золотую медаль за сочинение на тему «Этическое учение М. Гюйо»[309], беспощадным критиком которого он явился. Разумеется, он не сделал ни шагу к тому, чтоб его напечатать. Он был оставлен Челпановым[310] для приготовления к профессуре. И этим кончились его жизненные удачи.

Дальше началась топка печки красным деревом.

Об этом будут плакать мои ноябрьские «сердца горестные заметы»[311].

А я…

Я о себе не хочу писать.

Обо мне будут «апрельские листочки».

Начинает их отрывок из того самого либретто из «Коробейников», которое я писал для него, еще гимназиста. Это было наше своеобразное «народничество». У меня оно было более длительным, чем у него. Некоторые номера оперы он написал. Где они?

Весна самая поздняя. Рожь уже высокая.

Поется песня – про «Зеленый Шум»:

А рядом новой зеленью
Лепечут песню новую
И липа бледнолистая,
И белая березонька
С зеленою косой!
Идет-гудет Зеленый Шум,
Зеленый Шум, весенний шум.
И все мне песня слышится
Одна – в лесу, в лугу:
«Люби, покуда любится,
Терпи, покуда терпится,
Прощай, пока прощается,
И – Бог тебе судья!»

Вечереет.

Тут помета Воли:

«Парни и девки молча водят хоровод. H-moll»[312]. Зачеркнуто: «e-dur»[313].

Тихоныч

Ну, попели, наигралися…
По домам теперь пора.
Мы с Иваном в путь собралися.
Чуть рассвет – мы со двора.

(Вглядывается в даль.)

Э! Никак на церковь Божию
Собирать старик идет.

(Приближается Влас.)

Так и есть…
Весь в веригах, обувь бедная,
На щеке глубокий шрам.

Хор девушек

Да с железным наконечником
Палка длинная в руке.

Влас

(Подошел к Тихонычу. Из изб на слова Власа понемногу выходят старики и старухи.)

Порадейте, православные,
На честной, на Божий храм…
Все кругом селенья бедные —
Где собрать на Божий храм?

(Старики дают деньги Власу.)

Хор девушек и парней

Расскажи-ка ты нам, дедушка,
Чай, чего ты не видал!
Как пошел ты с этой книгою
Собирать на Божий храм?

Тихоныч

Вишь, пристали к старцу Божию,
Угомона на вас нет. Чай, устал он…

Влас (добродушно)

Отдохну я здесь маненечко…
Посижу… Да все вам, детушки,
Все, родные, рассажу.

(Садится. Все слушают его.)