В родном углу. Как жила и чем дышала старая Москва

Грешник я великий, детушки.
Бога не было во мне.
В гроб жену свою вогнал,
Промышляющих разбоем,
Конокрадов укрывал.
Брал с родного, брал с убогого,
Слыл кощеем-мужиком,
Наконец и грянул гром…
Стало худо… Звал я знахаря —
Да поможешь ли тому,
Кто снимал рубашку с пахаря,
Крал у нищего суму?
Только пуще все неможется,
Год прошел – а все лежу…
Тьму увидел я кромешную
И последний дал обет.
Внял Господь – и душу грешную
Воротил на вольный свет,
Роздал я свое имение,
Сам остался бос и гол
И сбирать на построения
Храма Божьего пошел.
С той поры скитаюсь, милые,
Вот уж скоро двадцать лет.
Мне пути уж нет далекого:
Был у матушки-Москвы,
И у Каспия широкого,
И у царственной Невы,
В зиму я хожу студеную,
Также – в летние жары…
И дают, дают прохожие,
И из лепты трудовой
Вырастают храмы Божии
По лицу земли родной.

(Встает.)

Ну, спаси вас Бог, родимые,
Поплетуся дале я

.

Тихоныч

Ночевать остался б, дедушка.
Ночь темна, дороги грязные.

Влас

Все под Богом ходим, милые,
А идти мне ночкой темною
Не впервой, прощайте, милые.

(Уходит.)

Девушки

Добрый путь, родимый дедушка.

(Старики уходят по избам.)

Хор

Идет-гудет Зеленый Шум,
Зеленый Шум, весенний шум.

(Девушки и парни расходятся тоже по избам.)

Катерина остается одна и, оглянувшись во все стороны, идет ко ржи, откуда доносится все громче и громче в песне Вани:

Ой, полна, полна коробушка,
Есть и ситцы и парча!

Катерина подходит туда, откуда доносится песня, и при словах:

Пожалей, моя зазнобушка,
Молодецкого плеча —

встречается и целуется с Ваней. Они усаживаются во ржи. Светит луна.

Ваня

Я люблю тебя, желанная,
За красу твою великую…

Катерина

Я люблю тебя, мой молодец,
За отвагу, силу вольную!..

Ваня

Я люблю тебя, как зорюшку
И как звездочку весеннюю.

Катерина

Я люблю тебя, как солнышко
И как луч его живительный.

На этом кончается отрывок. Он перечеркнут Волей: это значит, что он написал уже музыку на весь этот текст. Послушал бы я теперь эту музыку!

Я теперь «старый либреттист»: написал «Барышню-крестьянку» и нахожу, что либретто из Некрасова и по Некрасову (как из Пушкина и по Пушкину – «Барышня-крестьянка») не худо для гимназиста-автора.

«Оперу» Воли заглушила «философия».

Удивляюсь, что никто из «больших» – композиторов и либреттистов – не догадался написать «Коробейников». У нас в либретто был и Каллистрат, и Орина, мать солдатская, Пелагея[314], сколько помню, и песня Еремушке[315]. Был и кабак с горевым весельем – с некрасовским забавным «сватаньем»… Все было некрасовское. Оперу с таким сюжетом и построением, с мало-мальски сносною и выдержанною музыкою ждал бы несомненный успех. «Коробейников» тогда пела вся Россия. Блок – много спустя – вставил-таки в плохую свою «Песню Судьбы». Нет ни одной оперы на сюжет Некрасова. А народников в русской жизни было немало! Мы – мальчики – опередили их.

Приложение [316] Новый год