Въ русскихъ и французскихъ тюрьмахъ

Всякому понятна нелѣпость подобныхъ приговоровъ, и поэтому военные заключенные избавлены отъ тѣхъ суровостей, которымъ подвергаются прочіе заключенные. Они свободны отъ обязательнаго труда и работаютъ въ мастерскихъ только въ томъ случаѣ, если сами желаютъ этого. Имъ даютъ лучшую, по сравненію съ другими арестантами, сѣрую одежду и позволяютъ покупать вино изъ тюремнаго склада. Тѣ изъ нихъ, кто не ходитъ на работы, занимаютъ отдѣльное помѣщеніе и проводятъ цѣлые годы въ совершенной бездѣятельности. Легко можно себѣ представить, чѣмъ могутъ заниматься человѣкъ тридцать солдатъ, проведшихъ нѣсколько лѣтъ въ казармахъ и запертыхъ теперь лѣтъ на двадцать въ тюрьму, гдѣ они не заняты никакимъ умственнымъ или физическимъ трудомъ. Ихъ помѣщеніе пользуется, поэтому, такой репутаціей, что тюремное начальство было бы радо, если бы его постигла „небесная кара“, въ родѣ той, которая уничтожила библейскіе города.

Что же касается уголовныхъ, то они подчинены системѣ принудительной работы и абсолютнаго молчанія. Послѣднее, впрочемъ, настолько не свойственно человѣческой природѣ, что отъ него пришлось болѣе или менѣе отказаться. Совершенно предупредить разговоры заключенныхъ между собою, во время работъ въ мастерскихъ, — фактически невозможно. А если бы администрація пожелала не допускать разговоровъ во время отдыха отъ работъ, или болтовни въ спальняхъ, ей пришлось бы устроить штаты надзирателей и прибѣгнуть къ самымъ суровымъ наказаніямъ. Поэтому, во время нашего пребыванія въ Клэрво, система абсолютнаго молчанія приходила въ упадокъ, и въ настоящее время арестантамъ, сколько мнѣ извѣстно, запрещаются лишь громкіе разговоры и ссоры.

Рано утромъ — въ пять часовъ лѣтомъ и въ шесть зимою — раздается звонъ колокола. Заключенные должны немедленно подняться съ постелей, свернуть свои тюфяки и сойти внизъ во дворъ, гдѣ они выстраиваются рядами, разбиваясь на отряды по мастерскимъ, съ надзирателемъ во главѣ каждаго отряда. По приказанію надзирателя, они маршируютъ гуськомъ, медленными шагами, по направленію къ мастерскимъ; надзиратель громко выкрикиваетъ: „разъ, два! разъ, два!“ и топотъ тяжелыхъ, деревянныхъ башмаковъ мѣрно звучитъ въ согласіи съ командой. Нѣсколько минутъ спустя раздаются свистки паровыхъ машинъ, и въ мастерскихъ начинается работа. Въ девять часовъ (лѣтомъ — въ половинѣ девятаго) работа пріостанавливается на часъ, и заключенные маршируютъ въ столовыя. Здѣсь они усаживаются на скамейки, расположенныя такъ, чтобы арестанты могли видѣть лишь спины сидящихъ впереди, и получаютъ завтракъ. Въ десять часовъ они возвращаются въ мастерскія и работаютъ до двѣнадцати часовъ, когда дается десятиминутный отдыхъ; потомъ опять работаютъ до половины третьяго, когда всѣ арестанты, моложе 35 лѣтъ и не получившіе никакого образованія, посылаются на одинъ часъ въ школу.

Въ четыре часа заключенные получаютъ обѣдъ; онъ занимаетъ полчаса, послѣ чего начинается прогулка по двору. Арестантовъ опять выстраиваютъ гуськомъ и они медленно маршируютъ кругомъ двора, подъ неизмѣнный крикъ надзирателя: „разъ, два!“ Эти прогулки называютъ на тюремномъ языкѣ: „faire la gucue de saucissons“. Въ 5 часовъ опять начинается работа и продолжается до 8 часовъ вечера лѣтомъ, и до наступленія ночи въ другія времена года.

Какъ только машины останавливаютъ — обыкновенно въ шесть часовъ вечера, и даже раньше, отъ сентября до марта, — арестантовъ запираютъ въ спальни. Имъ приходится тогда лежать въ кроватяхъ отъ половины седьмого вечеромъ до шести часовъ утра и я думаю, что эти часы насильственнаго отдыха являются для арестанта наиболѣе тяжелымъ временемъ. Правда, имъ позволяется читать въ кроватяхъ до двухъ часовъ, но этимъ позволеніемъ могутъ пользоваться лишь тѣ, которыхъ кровати стоятъ вблизи газовыхъ рожковъ. Въ девять часовъ вечера свѣтъ уменьшается. Въ теченіе ночи каждая спальня остается подъ наблюденіемъ privôts, назначаемыхъ изъ числа самихъ арестантовъ и получающихъ тѣмъ больше красныхъ нашивокъ на рукава куртокъ, чѣмъ усерднѣе они шпіонятъ и доносятъ на своихъ товарищей.

По воскресеньямъ работа прекращается. Арестанты проводятъ весь день во дворахъ тюрьмы, если позволяетъ погода, или въ мастерскихъ, гдѣ они могутъ читать и разговаривать — только не громко, — или въ школьныхъ комнатахъ, гдѣ они пишутъ письма. Оркестръ, составленный изъ тридцати человѣкъ, играетъ во дворѣ и на полчаса выходитъ изъ-за тюремной ограды въ cour d'honneur, т.-е. дворъ, занятый зданіями администраціи; въ это же время пожарная команда производитъ ученіе. Въ 6 часовъ всѣ должны быть въ кровати.