Читаем Въ русскихъ и французскихъ тюрьмахъ полностью

Помимо заключенныхъ, занятыхъ работами въ мастерскихъ, имѣется еще такъ наз. вольная бригада, т.-е. арестанты, производящіе различныя работы за стѣнами самой тюрьмы, но все же внутри главнаго огражденія; они занимаются починками, малярной работой, пилкой дровъ и т. д. Они же обрабатываютъ огороды тюрьмы и надзирателей, получая за это плату, не превышающую франка въ день. Нѣкоторыхъ изъ нихъ посылаютъ также въ лѣсъ для рубки дровъ, или же на очистку канала и тому подобныя работы. Въ этихъ случаяхъ не опасаются побѣговъ, такъ какъ во внѣшнюю бригаду назначаютъ только тѣхъ, кому остается пробыть въ Клэрво всего одинъ или два мѣсяца.

Такова обычная жизнь тюрьмы, тянущаяся годами, безъ малѣйшаго измѣненія и дѣйствующая удручающе на заключенныхъ, именно своей монотонностью и отсутствіемъ новыхъ впечатлѣній; жизнь, которую человѣкъ можетъ выносить цѣлые годы, но которая, если у него нѣтъ другой цѣли, кромѣ самого процесса жизни, превращаетъ его въ покорную машину, лишенную своей воли; жизнь, которая заканчивается притупленіемъ лучшихъ качествъ человѣческой природы и развитіемъ наихудшихъ ея сторонъ; жизнь, которая, если она продлится долгіе годы, дѣлаетъ бывшаго заключеннаго совершенно неспособнымъ къ сожительству въ обществѣ вольныхъ людей.

Что же касается насъ, политическихъ, то мы были подчинены спеціальнымъ правиламъ: мы были поставлены въ положеніе арестантовъ, находящихся въ предварительномъ заключеніи, и съ тѣхъ поръ этотъ порядокъ примѣнялся къ попадавшимъ въ Клерво анархистамъ изъ процесса тридцати, Герцогу Орлеанскому и соціалистамъ, приговореннымъ за противувоенную пропаганду. Мы ходили въ собственной одеждѣ; насъ не принуждали бриться, и намъ разрѣшено было курить. Намъ было отведено три помѣстительныхъ залы и одна отдѣльная комната, поменьше, для меня; въ наше распоряженіе былъ также предоставленъ маленькій садикъ, саженъ въ двадцать длины и сажени четыре ширины, въ которомъ мы занимались огородничествомъ на узкой полоскѣ земли вдоль стѣны и, на собственномъ опытѣ, могли убѣдиться въ благодѣяніяхъ усиленной обработки почвы. Если бы я перечислилъ все количество овощей, которыя мы выращивали изъ года въ годъ, въ нашемъ огородѣ, занимавшемъ менѣе 60-ти квадратныхъ аршинъ, меня, вѣроятно, упрекнули бы въ преувеличеніи.

Насъ не заставляли работать, но мои товарищи — всѣ рабочіе, оставившіе дома семьи безъ всякихъ средствъ, очень рады были всякой ручной работѣ. Они пробовали шить дамскіе корсеты, для одного подрядчика въ Клэрво, но вскорѣ бросили эту работу, видя, что, за вычетомъ 3/10 изъ ихъ заработка въ пользу казны, они не смогутъ зарабатывать болѣе десяти-двѣнадцати копѣекъ въ день. Вслѣдъ за тѣмъ они принялись за работы изъ перламутра, хотя онѣ оплачивались немногимъ лучше предыдущей, но заказы были случайные, и ихъ обыкновенно хватало всего на нѣсколько дней — въ недѣлю. Перепроизводство вызвало затишье въ этомъ ремеслѣ, а другими работами нельзя было заниматься въ нашихъ камерахъ, такъ какъ какое-либо сношеніе съ уголовными было строго запрещено.

Такимъ образомъ, главными занятіями моихъ товарищей было чтеніе и изученіе иностранныхъ языковъ. Рабочіе могутъ учиться лишь тогда, когда они попадаютъ въ тюрьму, и мои товарищи учились очень серьезно. Изученіе языковъ сопровождалось большимъ успѣхомъ, и я съ радостью убѣдился въ Клэрво на практическомъ примѣрѣ, въ справедливости моего утвержденія, основаннаго ранѣе на теоретическихъ выводахъ, — а именно, что русскіе вовсе не являются единственнымъ народомъ, который съ легкостью можетъ научиться иностраннымъ языкамъ. Мои французскіе товарищи съ большой легкостью изучали англійскій, нѣмецкій, итальянскій и испанскій языки; нѣкоторые изъ нихъ успѣли овладѣть во время двухлѣтняго заключенія въ Клэрво двумя иностранными языками. Переплетничество было нашимъ любимымъ занятіемъ. Въ началѣ мы употребляли инструменты, сдѣланные нами самими изъ кусковъ желѣза и дерева, а вмѣсто прессовъ пользовались тяжелыми камнями и маленькими столярными зажимами. Когда же, въ концѣ второго года заключенія, мы позволили наконецъ завести настоящіе инструменты, всѣ товарищи научились переплету съ той легкостью, съ какой вообще интеллигентные рабочіе обучаются новому ремеслу, и большинство изъ насъ достигло совершенства въ этомъ искусствѣ.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Кафедра и трон. Переписка императора Александра I и профессора Г. Ф. Паррота
Кафедра и трон. Переписка императора Александра I и профессора Г. Ф. Паррота

Профессор физики Дерптского университета Георг Фридрих Паррот (1767–1852) вошел в историю не только как ученый, но и как собеседник и друг императора Александра I. Их переписка – редкий пример доверительной дружбы между самодержавным правителем и его подданным, искренне заинтересованным в прогрессивных изменениях в стране. Александр I в ответ на безграничную преданность доверял Парроту важные государственные тайны – например, делился своим намерением даровать России конституцию или обсуждал участь обвиненного в измене Сперанского. Книга историка А. Андреева впервые вводит в научный оборот сохранившиеся тексты свыше 200 писем, переведенных на русский язык, с подробными комментариями и аннотированными указателями. Публикация писем предваряется большим историческим исследованием, посвященным отношениям Александра I и Паррота, а также полной загадок судьбе их переписки, которая позволяет по-новому взглянуть на историю России начала XIX века. Андрей Андреев – доктор исторических наук, профессор кафедры истории России XIX века – начала XX века исторического факультета МГУ имени М. В. Ломоносова.

Андрей Юрьевич Андреев

Публицистика / Зарубежная образовательная литература / Образование и наука