Въ русскихъ и французскихъ тюрьмахъ

Конечно, сравнительно благопріятный вѣтеръ, вѣявшій въ то время надъ Клэрво, можетъ очень быстро измѣниться къ худшему. Малѣйшій признакъ бунта можетъ вызвать крутой поворотъ, тѣмъ болѣе, что имѣется не мало надзирателей и тюремныхъ инспекторовъ, вздыхающихъ по „старой системѣ“, которая до сихъ поръ остается въ ходу въ другихъ французскихъ тюрьмахъ. Такъ напримѣръ, когда мы были уже въ Клэрво, былъ присланъ туда арестантъ изъ Пуасси, центральной тюрьмы, находящейся вблизи Парижа. Онъ находилъ приговоръ суда не справедливымъ и по цѣлымъ днямъ громко кричалъ въ своей одиночкѣ. Собственно говоря, у него были всѣ признаки начинающагося безумія. Но тюремное начальство въ Пуасси, чтобы заставить его замолчать, не нашло ничего лучшаго, какъ ставить у дверей его камеры пожарную машину и окачивать его водой; затѣмъ его оставляли, совершенно мокраго, въ его одиночкѣ, не смотря на зимній холодъ. Нужно было вмѣшательство прессы, чтобы директоръ тюрьмы въ Пуасси, виновный въ этомъ варварствѣ, былъ смѣщенъ. Многочисленные бунты, возникавшіе въ 1883–1885 годахъ, почти во всѣхъ французскихъ тюрьмахъ, показываютъ, впрочемъ, что „старая система“ до сихъ поръ въ полномъ ходу.

Я сказалъ выше, что отношеніе между арестантами и надзирателями въ Клэрво были лучше, чѣмъ въ Ліонѣ. Много главъ можно было бы посвятить этому предмету, но я постараюсь быть по возможности краткимъ и укажу лишь на главные черты. Несомнѣнно, что долгая совмѣстная жизнь надзирателей и самый характеръ ихъ службы развили между ними извѣстный корпоративный духъ, вслѣдствіе чего они дѣйствуютъ съ замѣчательнымъ единодушіемъ по отношенію къ заключеннымъ. Какъ только человѣка привозятъ въ Клэрво, мѣстные надзиратели сейчасъ же спрашиваютъ у привезшихъ новичка, soumis ou insoumis, т.-е. отличается-ли онъ покорностью или, напротивъ, строптивостью? Если отвѣтъ дается благопріятный, то жизнь заключеннаго можетъ быть сравнительно сносной; въ противномъ же случаѣ, ему не скоро придется разстаться съ тюрьмой и, даже когда его выпустятъ на волю, онъ обыкновенно выходитъ съ разстроеннымъ здоровьемъ и съ такой злобой противъ общества, что вскорѣ опять попадаетъ въ тюрьму, гдѣ и оканчиваетъ свои дни — если только его не сошлютъ въ Новую Каледонію.

Если арестантъ аттестуется надзирателями, какъ „непокорный“, на него сыплется градъ наказаній, снова и снова. Если онъ заговоритъ въ рядахъ, хотя бы и не громче другихъ, выговоръ будетъ сдѣланъ ему въ такой формѣ, что онъ отвѣтитъ и будетъ за это наказанъ, и каждое наказаніе будетъ настолько по своей тяжести несоотвѣтственно проступку, что онъ будетъ протестовать всякій разъ, и за это его накажутъ вдвое. — „У насъ, если кто разъ попалъ въ исправительное отдѣленіе, то, какъ только его выпустятъ оттуда, онъ черезъ нѣсколько дней опять попадетъ туда“. Такъ говорятъ надзиратели, даже наиболѣе добродушные изъ нихъ. А наказаніе исправительнымъ отдѣленіемъ — далеко не изъ легкихъ.