Читаем Въ русскихъ и французскихъ тюрьмахъ полностью

Центральная тюрьма въ Клэрво, описанная въ предыдущей главѣ, можетъ быть разсматриваема, какъ одно изъ типичныхъ мѣстъ заключенія. Во Франціи она является одной изъ лучшихъ тюремъ, — я бы даже сказалъ, лучшей, если бы не зналъ отъ Элизе Реклю, что военная тюрьма въ Брестѣ ничѣмъ не уступаетъ Клэрвоской централкѣ. Дѣйствительно, недавніе разсужденія во Французской Палатѣ Депутатовъ о состояніи мѣстъ заключенія, а также бунты, вспыхнувшіе въ 1886 году почти во всѣхъ крупныхъ французскихъ тюрьмахъ, указываютъ, что большинство этихъ учрежденій гораздо хуже того, съ которымъ намъ пришлось ознакомиться на основаніи личнаго опыта въ Клэрво.

Если мы сравнимъ тюремную дисциплину въ Клэрво съ дисциплиной англійскихъ тюремъ — насколько о послѣднихъ можно судить по отчетамъ тюремной комиссіи 1863 года, а также по прекрасной книгѣ ирландскаго патріота, Михаила Дэвитта[53], и по работамъ Джона Кэмпбелля[54], дамы, избравшей псевдонимъ — «Тюремная надзирательница»[55], сэра Эдмунда Дю-Лэна[56], книгѣ: «Пять лѣтъ заключенія»[57] и письмамъ, напечатаннымъ въ прошломъ году въ «Daily News» за подписью «Бывшій В. 24», — мы должны будемъ признать, что французскія центральныя тюрьмы нисколько не хуже, а въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ человѣчнѣе, чѣмъ англійскія. Что же касается нѣмецкихъ тюремъ, то насколько можно судить о нихъ по литературѣ и по разсказамъ моихъ нѣмецкихъ друзей, испытавшихъ ихъ на себѣ, обращеніе, которому подвергаются арестанты въ Германіи, не можетъ быть сравниваемо съ режимомъ въ Клэрво и отличается очень грубымъ характеромъ. Относительно австрійскихъ тюремъ можно сказать, что онѣ въ настоящее время находятся въ томъ положеніи, въ какомъ онѣ были въ Англіи, до реформы 1863 г. Такимъ образомъ, мы смѣло можемъ сказать, что тюрьма, описанная въ предыдущей главѣ, не только не хуже тысячъ подобныхъ же учрежденій, разсыпанныхъ по всей Европѣ, но напротивъ можетъ считаться одной изъ лучшихъ.

Если бы меня спросили, какія реформы можно ввести въ эту тюрьму и подобныя ей, но при томъ условіи, чтобы онѣ все-таки оставались тюрьмами, я могъ бы указать лишь на нѣкоторыя частичныя улучшенія, которыя, въ общемъ, немногимъ бы улучшили положеніе арестантовъ; но въ то же время, я долженъ былъ бы откровенно признать, какъ трудно сдѣлать какія бы то ни было улучшенія, даже самыя незначительныя, когда дѣло касается учрежденій, основанныхъ на ложномъ принципѣ.

Можно бы, напримѣръ, пожелать повышенія платы арестантамъ за ихъ трудъ, — на что тюремная администрація, вѣроятно, отвѣтила бы, какъ трудно найти частныхъ предпринимателей, готовыхъ построить дорого стоющія мастерскія въ тюрьмѣ и указала бы на вытекающую отсюда необходимость дешеваго труда. Съ другой стороны, я не сталъ бы предлагать, чтобы арестанты работали исключительно для казны, такъ какъ я знаю, что казна стала бы платить арестантамъ не больше, если не меньше, чѣмъ нѣкоторые подрядчики въ Клэрво. Казна никогда не рискнетъ затратить милліоны на мастерскія и на паровыя машины, а, отказавшись отъ употребленія усовершенствованныхъ машинъ, она не въ состояніи будетъ оплачивать арестантскій трудъ лучше, чѣмъ теперь; значитъ, дѣло сведется опять-таки къ тѣмъ же тридцати до сорока коп. въ день. Кромѣ того, казна едва ли сможетъ занимать арестантовъ тѣми разнообразными ремеслами, которыя я перечислилъ въ предыдущей главѣ, а это разнообразіе работъ является однимъ изъ непремѣнныхъ условій нахожденія постояннаго занятія для арестантовъ. Въ Англіи, гдѣ частное предпринимательство не допускается въ стѣнахъ тюрьмы, средняя производительность каждаго арестанта въ 1877 г. не превышала двадцати девяти рублей, а максимумъ производительности достигалъ лишь 200 рублей[58].

Затѣмъ я, конечно, предложилъ бы, чтобы было снято запрещеніе разговора между арестантами, потому что это запрещеніе, существующее и во Франціи, и въ Англіи[59], и въ Америкѣ, въ сущности, остается мертвой буквой и только служитъ лишнимъ отягощеніемъ участи. Я предложилъ бы также, чтобы было разрѣшено въ тюрьмахъ употребленіе табаку, ибо это является единственнымъ средствомъ прекратить гнусную тайную продажу этого запрещеннаго въ тюрьмахъ продукта, практикуемую надзирателями въ Англіи[60], такъ же какъ и во Франціи. Эта мѣра уже введена въ Германіи, гдѣ табакъ продается въ тюремныхъ лавочкахъ. И навѣрное эта мѣра послужитъ къ уменьшенію числа курильщиковъ среди арестантовъ. Но подобныя мѣры, конечно, являются лишь мелочами, не могущими въ значительной степени улучшить наши карательныя учрежденія.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Кафедра и трон. Переписка императора Александра I и профессора Г. Ф. Паррота
Кафедра и трон. Переписка императора Александра I и профессора Г. Ф. Паррота

Профессор физики Дерптского университета Георг Фридрих Паррот (1767–1852) вошел в историю не только как ученый, но и как собеседник и друг императора Александра I. Их переписка – редкий пример доверительной дружбы между самодержавным правителем и его подданным, искренне заинтересованным в прогрессивных изменениях в стране. Александр I в ответ на безграничную преданность доверял Парроту важные государственные тайны – например, делился своим намерением даровать России конституцию или обсуждал участь обвиненного в измене Сперанского. Книга историка А. Андреева впервые вводит в научный оборот сохранившиеся тексты свыше 200 писем, переведенных на русский язык, с подробными комментариями и аннотированными указателями. Публикация писем предваряется большим историческим исследованием, посвященным отношениям Александра I и Паррота, а также полной загадок судьбе их переписки, которая позволяет по-новому взглянуть на историю России начала XIX века. Андрей Андреев – доктор исторических наук, профессор кафедры истории России XIX века – начала XX века исторического факультета МГУ имени М. В. Ломоносова.

Андрей Юрьевич Андреев

Публицистика / Зарубежная образовательная литература / Образование и наука